Урсула. История морской ведьмы - Серена Валентино Страница 16

– Я понимаю, это тот день, когда Урсула спасла Тьюлип. Бедняжка бросилась со скалы в море, потому что принц Чудовище разбил ей сердце. Это все понятно, но где же Тритон? Мы же просили показать нам последний разговор Урсулы и Тритона, разве не так? Зачем же нам эту мыльную оперу показывают?

– Боюсь, ты что-то напутала с заклятием, Люсинда, – озабоченно подхватила Марта. – То ли размер все-таки подкачал, то ли ты слишком неопределенно высказалась.

Люсинда посмотрела на сестер так, словно придушить их хотела. А тут еще Руби снова уколола:

– Очень душещипательную сценку ты заказала, Люсинда, должна я заметить.

Люсинда посмотрела на Руби так, словно та была какой-то диковинной букашкой, и ответила:

– «Душещипательную»? «Должна заметить»? С каких это пор ты начала употреблять такие заковыристые словечки? Где ты их набралась? – она фыркнула, а затем уже спокойно добавила: – Не спешите, сестры! Тритон еще появится, я уверена.

Ведьмы вновь уставились в камин.

Урсула вздохнула, глядя вслед Тьюлип, которая медленно брела в сторону отцовского замка. Затем морская ведьма нырнула и поплыла под водой к своему дому. Вообще-то ей было даже жаль бедную маленькую принцессу, но не потому, что та потеряла свою красоту, а потому, что не умела по достоинству ценить ее, пока имела. Настроение у Урсулы было мрачным, ее не оставляли мысли о собственных утратах, а вскоре морскую ведьму поджидала еще одна неприятность.

У входа в свое логово Урсула увидела стоящую на дне раковину, в которой обычно разъезжал Тритон. Гнев охватил морскую ведьму, когда она представила брата, сидящего в ее доме, куда он явился без приглашения. Тритон часто позволял себе подобные вольности с сестрой, но вовсе не потому, что они близкие родственники. Нет, он просто считал себя вправе поступать так, как ему вздумается. И большой еще вопрос, любил ли он Урсулу как свою сестру, считал ли вообще ее своей сестрой. Впрочем, какой там вопрос – конечно, не считал. Конечно, не нужна она была Тритону, иначе не бросил бы он ее в детстве, не унижал бы, когда она жила в его дворце, и из своего царства не прогнал бы.

«Но как же давно все это было, – подумала Урсула. – Целую вечность тому назад!» Те давние дни жизни во дворце Тритона вспоминались ей теперь как кошмар – побледневший, размывшийся, но все же не целиком стершийся из памяти. Теперь – и давно уже – она жила в Открытых водах, вдали от Тритона и его подданных. Некоторые из них перебрались во владения Урсулы, и она с радостью сделала перебежчиков своими приближенными.

Тритон пытался изобразить ее существом, способным только на злые дела и подлость. Он никогда ни единым словом не упоминал о том, что Урсула могла предложить много полезных для морского царства вещей, и даже не заикался о том, что вдвоем они могли бы править своими подданными намного лучше, чем поодиночке.

А ведь когда еще были живы отец и мать, они всегда мечтали именно о том, чтобы их сын и дочь правили вместе. Собственно говоря, ради этого родители еще тогда разделили между детьми магическую силу, дающую власть над подводным миром. Половину этой силы они заключили в трезубец, с которым никогда не расставался Тритон, вторую половину поместили в ожерелье из позолоченных раковин, которое Тритон отобрал у сестры, когда прогонял ее из своего царства. Но была в наложенном родителями заклятии одна особенность, одна тонкость. Даже обладая ожерельем сестры, Тритон не мог использовать заключенную в нем магическую силу без согласия Урсулы. Только она одна могла управлять этой силой, однако Тритон не отдавал Урсуле ожерелье, держал его в своем тайнике. И места на троне рядом с собой – места, которое принадлежало ей по закону, по праву наследования, – тоже не давал.

«Теперь с помощью сестричек-ведьм у меня хватит сил, чтобы свергнуть Тритона и вернуть власть, которая принадлежит мне по закону!» – продолжала размышлять Урсула, а Люсинда, Марта и Руби напряженно вслушивались в ее мысли.

– Какой же тиран этот Тритон, – негромко заметила Люсинда, наблюдая за тем, как Урсула входит в распахнутую пасть морского чудовища, служившую дверью в ее жилище. До сестер долетели приглушенные крики и мольбы существ, обитавших у морской ведьмы в саду потерянных душ. Урсула улыбнулась Гарольду.

Он был самой первой ее жертвой и, следовательно, провел рядом с морской ведьмой больше времени, чем все остальные. Можно сказать, что Гарольд стал своего рода домашним любимцем Урсулы, вроде кота или собачки.

– Привет, Гарольд. Как вы тут, баловники? – Она смотрела по сторонам, делая вид, что не замечает стоящего здесь же в саду брата.

– Я вижу, ты очень занята, Урсула.

– А ты, я вижу, забыл, что вломился сейчас без приглашения в чужие владения. Это противозаконно!

– По-моему, изгнание не пошло тебе на пользу, Урсула. Ты заманиваешь в свои магические сети любого, кто отваживается проникнуть в Открытые воды и полюбоваться на твой отвратительный облик.

Отвратительный облик.

Урсула сглотнула обиду, обратила ее в злость.

– Твои подданные не приходили бы умолять меня о помощи, если бы ты не душил их своими сумасбродными понятиями о стандартах красоты! Кстати, милый, ласковый и глупый Гарольд – прекрасный тому пример. Все, чего он хотел – это производить впечатление на леди, обладающих достоинствами, которые так высоко превозносишь ты и твои придворные. Вы ставите красоту выше остальных человеческих качеств, выше человеческого «я», и вот смотри, куда это завело бедного Гарольда.

– Урсула... – попытался прервать сестру Тритон.

Но Урсулу было не остановить.

– Мои договоры с твоими бывшими подданными справедливы и прозрачны. В них нет ни капли магии, брат.

– Не называй меня братом! Ты – мерзкое, уродливое и жестокое чудовище. Убийца!

Мерзкое чудовище.

Уродливое чудовище.

Жестокое чудовище.

Убийца.

Да-да, именно такой и представлял себе братец сестру с той минуты, когда встретил ее у побережья Ипсвича. Более ранних воспоминаний о брате у Урсулы не сохранилось, и это, пожалуй, только к лучшему. Помни она Тритона с детства, сильнее было бы и ощущение утраты, а так можно считать, что они познакомились только в Ипсвиче, и все.

Никакого сочувствия, тем более симпатии к Тритону Урсула не испытывала, да и трудно, согласитесь, испытывать такие чувства к тому, кто считает тебя уродливым чудовищем. Не имели успеха и все попытки Урсулы чем-то помочь Тритону, сделать что-то полезное для его – их! – царства. Бесполезно было и прятать свою истинную внешность под фальшивой красивой личиной – Урсула все равно чувствовала, что Тритон продолжает считать ее уродливым чудовищем с холодным черным сердцем.

Забавно, но он видел ее такой, каким сама она когда-то видела городок Ипсвич с его жителями.

Урсула рассмеялась.

– Было время, когда твои слова причиняли мне невероятную боль, – сказала она брату. – Теперь они только разжигают ненависть к тебе.