Живи и ошибайся 2 - Дмитрий Соловей Страница 14

Компанию Брюллову, помимо студентов, составлял какой-то лысоватый мужчина. Знаменитый художник обращался к нему по имени: «Василий Андреевич», но кто это был, я так и не понял. Брюллов высказываться открыто не стал. Возможно, в кулуарах потом раскритикует картину, но на выставке даже не кривился. Заметил своему спутнику что-то про светотени на французском языке и, собственно, всё. Студенты, ловившие каждое слово учителя, немного разочаровались тем, что мнение о картине им придётся делать самим. Наши подставные шустрики успели вставить замечания и сделать намёки, но с художниками такой простой трюк мог и не сработать.

Наконец-то народ пошёл, и довольно активно. Местный петербургский бомонд мы не знали в лицо, как и большинство писателей и поэтов, решивших навестить нашу выставку.

Зато один персонаж запомнился хорошо. Пришёл вальяжный дядька, как раз когда в очередной раз набежали студенты из Академии художеств. Парочка молодых-озорных картинно скривилась, заметив неопрятную одежду толстяка, и, вроде как беседуя между собой, заметила:

— Глядите, Николай Петрович, туча идет. К дождю наверное, — демонстративно посмотрел один из парней на мужчину. Это притом что на улице шёл снег.

— Определенно к дождю, если лягушки заквакали, — не оборачиваясь ответил толстяк, моментально сообразив, кого обозвали «тучей».

Заметив моё любопытство, один из посетителей шёпотом пояснил:

— Иван Андреевич Крылов.

И снова успел влезть вездесущий Куроедов. Теперь уже с листовкой о наших сластях в бакалейной лавке Гостиного двора.

— Что вы мне бумажку подсовываете? — возмутился Крылов. — Мне бы откушать.

— Так и это можно, извольте пройти в буфет, заодно и кофию испить, — предложил Куроедов, уводя известного баснописца за собой.

Петя тоже приходил. Когда я его навещал, он особого рвения не проявил. Вообще был настроен скептически. Он же у нас сейчас столичный житель, а не помещик из провинции! В тот визит Петя со мной разговаривал через губу, а узнав, что спонсировать его не рвусь, совсем потерял интерес. Однако услышав, что мы обрели популярность в Петербурге, прибежал. Даже ходил гоголем между посетителями, успевая каждому второму сообщить, что он родственник. Правда не уточнял, что к Тыранову, непосредственному создателю полотна, отношения не имеет.

Из нашей компании я больше всех проводил времени возле картины. Секретарь Куроедова продолжал бегать, решая вопросы с патентами. Куроедов больше занимался вопросами торговли. Краски неплохо продавались, а вот гигиенические наборы ценой в двадцать пять рублей шли со скрипом.

Порекомендовал соседу выпустить вначале брошюру по гигиене, а там, глядишь, и зубной порошок заинтересует народ. Собственно, черновик этой брошюры вместе с рисунками был готов. Оставалось найти, кто это всё напечатает и продаст.

Алексея всё это время донимали медики. То и дело присылали приглашения на диспуты. Лёшку даже к каким-то больным звали для консультаций.

— Да я умнее любого из здешних профессоров, — уверял друг. — Они же практически не имеют лекарств и не в курсе многих болезней.

— Не понимаю, за что тогда они получают профессорские звания? — недоумевал я.

— За знание анатомии, за латынь, за умение пускать кровь и делать клизму.

— Тоже мне умение, — хмыкнул я.

— Не скажи. Ты видел эти клизмы?

— Видел конечно, — ответил я. — От дяди две штуки остались.

На самом деле, когда мне на глаза попался этот странный… хм… прибор, я и не понял, что такое вижу. Он скорее напоминал маленькие меха. Примерно как те, которыми кузнец нагнетает воздух. Позже я выяснил, что это клистир. Благодаря Куроедову узнал, что доктора ставят разнообразные клизмы. К примеру, довольно популярна с табачным дымом.

Ксенофонт Данилович на полном серьёзе уверял меня, что таким образом можно откачать и утопленника. Я ржал аки конь.

Вы представляете себе утопленника с клизмой в заду, которому не кислород, а дым внутрь закачивают? Впрочем, через то отверстие кислород в лёгкие в любом случае не попадет, даже если отреагирует дыхательный центр в головном мозге. Хотя в прямой кишке располагается много сосудистых сплетений. Предположим, что газ всасывается в попу, дыхательный центр раздражается, и пошло-поехало.

Это теоретически, на практике я таких случаев не встречал. Куроедову подробно нарисовал анатомическую схему, убедил, что это полная ерунда. Как и клистиры со скипидаром или опиумом. Наркоманы двадцать первого века сильно огорчились бы такому нецелевому использованию опиума. Или он и через зад может впитаться? Экспериментировать на себе точно не буду.

Опиумные клизмы, по словам соседа, в основном используют при проблемах с простатой, почками, при женской истерии и обычном поносе. По последнему пункту у меня имелись сомнения, а в остальных случаях опиум мог хорошо обезболить и при употреблении через другое отверстие.

В любом случае Лёшкины знания в медицине на голову превосходили современных докторов. Даже я и то больше знал, несмотря на то что по специальности пищевик-технолог. В двадцать первом веке детям в школах дают основы оказания первой помощи, а уж про «мойте руки перед едой» и говорить не стоит.

Брошюрку о гигиене Куроедову отпечатали достаточно быстро и добавили красивые иллюстрации. Меня заинтересовал вопрос цензуры, который существовал в России. С удивлением узнал, что нас это не касается. В смысле мы вольны тратить деньги и печатать всё что угодно. Зато с распространением возможны проблемы. Все книготорговцы обязаны предоставлять реестры изданий, которыми намеревались торговать.

Цензоры могли уничтожить целые страницы из книг иностранных авторов. Как они отнесутся к брошюре по гигиене, идей не было. С другой стороны, если кто там и мог заметить «крамолу», так это здешние доктора, пренебрегающие элементарными правилами гигиены. Небольшую критику в их адрес мы написали, ссылаясь на недавнюю эпидемию холеры. С этим фактом мало кто мог поспорить. Остальные пункты брошюры тоже имели логичное обоснование с подробным описанием. К примеру, почему не стоит чистить зубы перетёртым кирпичом и как важна чистота тела для профилактики многих заболеваний.

То что для меня было само собой разумеющимся, поголовно для всех местных казалось странным. Алексей психовал и отказывался ходить на всякие собрания, куда его зазывали «светила медицины». Правда, когда Куроедов отпечатал брошюрки, то Лёшка стал их раздавать на подобных сборищах бесплатно. Ксенофонт Данилович не возражал, разумно рассудив, что это своего рода реклама на его продукцию.

Доктора снова и снова подвергали сомнению методы лечения Пушкина. Кто-то высказывался, что это противоречит христианской догме и чему-то там ещё. Половина этих идиотов доказывала, что и без операции на брюшной полости пациент выжил бы. И если со стороны Пушкина претензий не было, то медицинская братия решила подать в суд, обвинив Алексея в незаконной практике без надлежащего документа.