Живи и ошибайся 2 - Дмитрий Соловей Страница 13

О посещении экспозиции графом я Лёшке рассказал в первую очередь.

— Ты не в курсе, этот Толстой имеет авторитет среди художников? — задал я волнующий меня вопрос.

— Он же вроде скульптор, — припомнил Алексей. — Хотя нет, рисовал тоже. Как раз у Пушкина есть строки в «Онегине»: «Великолепные альбомы,

Мученье модных рифмачей,

Вы, украшенные проворно

Толстого кистью чудотворной

Иль Баратынского пером…»

— Думаешь, про этого Толстого?

— Про него однозначно. Кто-нибудь из художников ещё приходил?

— Никого не было, как поток студентов университета иссяк, так я и скучаю… — договорить я не успел.

В дверях появилась группа людей. И судя по возгласам, те самые поклонники «доктора». Всё правильно, мы же им адрес назвали.

Дальше пошло веселее. Нам немного попеняли по поводу того, что место для представления картины странное. В чём-то народ был прав. Только у нас особого выбора не имелось. Мы же не местные. Решать подобные вопросы через почту очень сложно.

В целом день прошёл хорошо. А на следующий случился настоящий бум! Посетители повалили толпой. И дело уже было не в Лёшке. Он и не присутствовал. С самого утра уехал следить за самочувствием раненого Пушкина. Наличие же огромного числа посетителей я объяснял тем самым сарафанным радио. Даже дядя Тыранова с женой пришёл. Эти получили письмо, отправленное художником из Москвы. И смотри-ка, не поленились, приехали в столицу.

Алексей Тыранов родственников стеснялся. Они, как и он сам, из мещан. В это время мещанам общаться с дворянами отчего-то стыдно. Вернее не так. Всё запутано в этих сословных взаимоотношениях, и я не берусь подробно описать всю градацию. Дворяне на всех смотрят свысока. Мещане комплексуют по поводу своего невысокого сословия. При этом и те и другие не считают крепостных крестьян полноценными людьми. Я больше шести лет живу в этом времени и никак не привыкну к подобному отношению. По этой причине я родственников Тыранова привечал со всем почтением и Куроедову наказал попридержать гонор, чтобы не смущать художника.

К следующему воскресенью наша слава достигла специальных учебных заведений. Наконец-то пригодились оплаченные критики. Трое мужчин уже неделю скучали, околачиваясь в коридоре. Пришло их время отрабатывать деньги, создавая фон и направляя мнение посетителей в нужную сторону. Я тоже не отставал, добавляя свое мнение.

— Делакруа уже давно применяет динамизм в своих полотнах…

— Интересная живость и передача цвета…

— Несомненно чувствуется влияние Теодора Жерико…

— Это не романтизм и не неоклассика…

Приходили какие-то профессора из Академии художеств. Эти знали Тыранова лично, их покупными критиками было не смутить. Именитые господа прошлись по «Флибустьерам» самым нелестным образом. От бедного Алексея Тыранова только пух и перья летели.

— Возмутительно!

— Это попрание всех устоев!

— Что это за рожи? Вас не учили классическому рисунку? — это самые скромные выражения, которые мне довелось услышать.

Единственный из профессоров, кто был настроен лояльно, оказался Буяльский Илья Васильевич. Как мне пояснил Тыранов, профессор был хирургом, хотя и служил преподавателем анатомии в Академии художеств. Собственно, Буяльский пришёл познакомиться с тем, кто прооперировал Пушкина. Бегло осмотрел полотно и задал вопрос, как ему встретиться с господином Даниловым, то есть с Лёшкой. Пообещал профессору устроить встречу чуть позже и снова переключился на основную массу публики.

Очень выручал Куроедов, который шнырял между зрителями и успевал вставлять свои замечания:

— Видите, у меня на картине пурпурная рубашка? Это моё изобретение. Извольте посмотреть новый пигмент и «Куроедовские краски».

Открытие полутора десятка новых цветов немного примирило взыскательную публику с революционной подачей фигур на полотне. Кто-то скрепя сердце отметил, что так-то да… без использования новых красок передать всю сочность и яркость летнего дня не получилось бы даже у великого Карла (если кто не понял, то это о Брюллове).

«Его величество» Карл изволил прийти только во вторник. Вначале впорхнула стайка щебечущей молодёжи и следом зашёл сам мэтр. С Тырановым Брюллов не был знаком, зато его хорошо помнил по портретам мой друг, сразу узнал и проявил должное уважение.

— Карл Павлович, какие ваши дальнейшие планы? Человеку вашего таланта наверное не достаёт признания в Петербурге? — откровенно льстил Лёшка художнику.

Зачем он это делал, я так и не понял. Куроедов успел подсуетиться и всучить именитому автору безвозмездный подарочек в виде набора красок, где на обратной стороне имелся «адрес производителя».