Яичко Гитлера - Николай Норд Страница 13

Однако возможность прикоснуться к технике, морали, культуре и этикету тхэквондо, мог далеко не каждый, и это стоило для новобранцев еще и денег, причем, немалых. Этот финансовый поток, оформляли как вступительные и ежемесячные добровольные взносы. Правда, в приходных ведомостях спортобщества этот поток сужался до размеров жалкого ручейка, но разве деньги когда-нибудь просто так пропадали? Тем не менее, желающих попасть в полусекретную секцию было немало, хотя, с другой стороны, и не просто — все равно, что негру из Зимбабве в какой-нибудь Сицилийский семейный мафиозный клан — отбор был жестким, через систему строжайших рекомендаций.

По слухам, на базе даже проводили некие подпольные бои, но поскольку никаких трупов не было выявлено — не было и дела, которое могли бы завести правоохранительные органы, которые предпочитали ничего о лодочной базе не знать.

Несмотря на все эти благие дела, Роме, как и в прежние времена, опять не повезло — соперников для него не находилось, кроме как самого сенсея, с коим Рома и тренировался и спарринги проводил. Естественно, учитывая все эти обстоятельства, почему бы Роме было не считать себя крутым малым и пупом всей земли?

…— Да хоть бы и я! — напыжился Рома, и попытался придать своему лицу выражение непреходящей значительности.

Николай, в целом, глубоко безразлично относился к Роману, однако сейчас ему было бы гораздо приятнее слышать, как стекло царапает по железу, нежели лицезреть его декадентскую рожу. И он раздраженно сказал:

— Знаешь что, Рома, давай-ка забирай косметичку и вали отсюда подобру-поздорову! Не знаю, что там тебе Нелька наплела, но мне глубоко плевать на брехню твоей сучки!

— Сучки, ты сказал!? Ты назвал Нинель сучкой, говнюк? И ты не хочешь после этого перед ней извиниться? Да я из тебя сейчас отбивную сделаю, мудак ты драный! — И Роман решительно надвинулся своей медвежьей тушей на Николая. — Это не Нинель, это Ксюха твоя — сучка срана…

Договорить Роман не успел — оглушенный ударом кулака в лицо, он стал оседать вниз по стенке, тряся головой, словно зверь, выскочивший из воды, и разбрызгивая по стенам капли крови, полившейся из его носа. Его спесь моментально прошла, он как-то сразу весь сдулся и безоговорочно принял из рук Николая полотенце, прижав его к расквашенному носу.

— А у тебя крепкий кулак, — прохрипел Роман, — ничего себе! Ты, кажись, мне сломал нос…

— В следующий раз я сломаю тебе голову! А нос твой целый, я не сильно ударил, — внимательно посмотрев на лицо Ромы и не обнаружив на нем характерных «очков» вокруг глаз, которые мгновенно образуются при переломе носа, добавил Николай.

— Какого черта ты взъерепенился? — поднял на Николая Роман, вмиг покрывшиеся сеточкой красных сосудиков, глаза.

— Никогда не оскорбляй мою жену! Никогда не говори про нее гадости! Она порядочная женщина! — чеканным слогом, словно вбивая гвозди, проговорил Николай.

— Не знаю, какая там порядочная, — вжимая голову в плечи, начал Рома, — но только вчера, когда тебя не было дома, ей звонил какой-то мужик…

Николай усмехнулся:

— Ну и что? Это, наверное, из Союза художников кто-то…

— Нет, не из Союза — извини-подвинься! Это уж точно. Я слышал на выставках, как тамошние ребята к ней почтительно так обращались: «Ксения Анатольевна, Ксения Анатольевна!» — будто к академику, куда тебе с добром! Ну, иногда, кто постарше — просто «Ксения». А мужик вчера называл ее «Сенюрой».

Рассказывая свою историю, Роман, казалось, упивался тем, что мог подцепить Николая — хотя бы так он мог отыграться за свое унижение.

Николай встрепенулся, по сердцу его пробежал холодный ветерок.

— А откуда ты-то все это знаешь?

— Да мы вчера тут были с Нелькой, я и слышал самолично. Нелька как раз в это время в туалете была, а тут телефон звонит, вот я и взял трубку…

Николай подал руку Роману и помог тому подняться. Роман скрылся в ванной, и оттуда послышалось журчание воды. Потом, умытый, он вышел из ванны, достал из холодильника кусочек льда и, завернув его в носовой платок, приложил к носу. Николай все это время в раздумье мерил кухню шагами — действительно, «Сенюрой» Ксения позволяла себя называть только близким ей людям, ему, сестре, ну и Володе Васильеву, как лучшему другу Николая. И он никогда не слышал, чтобы кто-то, помимо них, называл его жену таким вот образом.

— Рома, ну-ка повтори мне еще раз поточнее, что там сказал по телефону тот мужик?

— Да всего-то три слова и сказал: «Можно Сенюру к телефону?»

— И все?

— Все…

— А когда это было?

— Ну, что-то около двух часов дня или чуть раньше.

— Спасибо.

Роман, подождав некоторое время новых вопросов и так и не дождавшись, забрал косметичку и направился к выходу. У порога он повернулся и сказал негромко, но без злобы:

— Ты не думай себе, мы еще поквитаемся. Вот только, еще потренируюсь маленько…

— Ладно, Рома, остынь, — ответил Николай, запирая за ним дверь.

В целом, несмотря на свой устрашающий вид, Роман был незлобивым малым, хотя и очень вспыльчивым. А вот мотом и бестолковым прожигателем собственной жизни — да. Николаю иногда даже было жаль его — такая силища и так бездарно пропадает. Занялся бы тяжелой атлетикой — точно бы чемпионом стал, Николай даже не раз советовал ему в этот спорт двинуть, да и другим безопасно было бы — железу ведь шею не свернешь, руки-ноги не переломаешь. Но борьба с одними железками, почему-то, не устраивала самого Рому.

Николай подошел к окну. Солнце уже скрылось, и огненно-багровый запад стремительно, на глазах, темнел, превращая своим отблеском окна многоэтажек в бессчетное количество подслеповатых и несуразных бойниц.

Внизу «жук» Романа отчалил от парковки, и Николай увидел, как его место заняла, подкатившая тут же, черная «Волга» Васильева Володи.

Николай отпил прямо из бутылки изрядный глоток рома и пошел вместе с ней в очередной раз открывать двери.

Слегка прихрамывая, зашел Васильев — старая травма ноги навсегда отложила отпечаток на его походку. Он был Николаю по плечо ростом, а сытая должность директора кафе приладила к его фигуре небольшое брюшко, которое со временем грозило перерасти в приличное пузо.

— Ну, что стряслось-то, что за срочность такая? — пожав руку и слегка приобняв Николая, спросил вошедший.

Николай пригласил гостя в комнату, а сам принес из кухни два чистых бокала и бутерброды с семгой на фарфоровой китайской тарелочке. Эту семгу недавно презентовал ему все тот же Володя — в магазинах такого товара не выбрасывали даже к праздникам. Сам Николай отпил полбокала, а Володя только пригубил — он был за рулем. Затем Николай все рассказал другу, не забыв упомянуть о звонке незнакомца, приглашавшего «Сенюру» к разговору.

Васильев стал накручивать вокруг указательного пальца клок жестких, вьющихся волос надо лбом — явный признак его задумчивости — потом, помолчав, спросил: