Иллюзион - Олег Макушкин Страница 12

Циферблат стрелочных часов на столе потемнел, а стекло треснуло. Мрамор каминной полки рассыпался сеткой трещин, по столешнице поползли червоточины, обивка кресел лопнула и полезла войлочными патлами. Мир вокруг Странника начал осыпаться, как сухая шелуха, и таять в лоскутах серого тумана. Обросший длинными волосами Часовщик с тонкими сухими руками и потемневшим, как кора дуба, лицом, накрылся с головой тлеющим и распадающимся на глазах пледом, прежде чем исчезнуть вместе со всем остальным.

Странная комната распалась без остатка; умерла.

Undeground

• Open file 'underground'

• Too deep to open file. Abort(a), Retry(r), Dig(d)?

Прошло неизмеримо много времени, в течение которого он просто сидел без движения на твердой холодной поверхности, прежде чем тихий монотонный звук капающей воды, сырой холод бетонных плит и едва различимые серые контуры предметов, проступавшие сквозь залепившую глаза черноту, слились в его сознании воедино, образовав из бессвязного набора внешних факторов, воспринимаемых органами чувств, целостную картину, доступную логическому анализу. Тогда он встал.

Понятие времени вообще не существовало для него с тех пор, как он побывал в гостях у Часовщика, что вызывало странную двойственность ощущений: иногда казалось, что происходящее с ним либо уже было, либо еще только будет, а возможно, происходит не только с ним, а одновременно с еще каким-то другим человеком в другом измерении; подобное не то чтобы смущало Странника, но заставляло более настороженно относиться к своим чувствам и событиям окружающего мира.

А события имели место самые различные и совершенно не укладывались в рамки обыденности; но здесь уже помогало происхождение Странника, которое отсекло его сознание от привычки к обычным категориям, оставшимся уделом его предшественника по физической оболочке; поэтому он достаточно спокойно воспринимал перемещения из одной реальности в другую, стараясь всюду вести себя соответственно своему характеру и темпераменту, отличавшимся спокойствием и сдержанностью, а действовать исключительно взвешенно и разумно. Настолько взвешенно, насколько позволяли обстоятельства.

Сейчас перед ним простирался гигантской червоточиной в толще земли длинный бетонированный коридор, где приходилось передвигаться чуть ли не ощупью, впитывая по-кошачьи расширенными зрачками скудные отголоски дневного света, который просачивался сквозь изгибы каменной кишки. Странник воззвал к логике и направился в ту сторону, где освещение становилось ярче, а поскольку информации для построения выводов было недостаточно, то он воздерживался от гипотетических предположений, сказав самому себе: «Подождем расширения исходного информационного базиса».

Время вновь утратило линейность, свернувшись запутанным клубком, и реальность начала двоиться и множиться, создавая иллюзию бесконечности пути и повторения пройденного. Но Странник невозмутимо продолжал шагать и был вознагражден за терпение.

Когда источник света оказался совсем близко, стало возможным различать в деталях обстановку, однако увеличение освещенности не принесло разнообразия цветовой гаммы — бетонные стены в подтеках вечной сырости, покрытый грязными пятнами пол с шуршащей присыпкой из обвалившейся с потолка известки и проржавевшие трубы различного диаметра и, предположительно, водопроводного назначения — калибровали цветопередачу глазных нервов лишь по шкале оттенков серого, в диапазоне от грифельно-свинцового до мелово-пепельного. «Интересно, отчего мои мысли облечены в столь неестественно-вычурную форму?» — задумался Странник, разглядывая будто проколотую гигантской иглой скважину узкого колодца, уходящую сквозь потолок подземного туннеля в неразличимую высь. Неразличимую скорее всего не столько ввиду своей горнопроходческой глубины, хотя и это тоже присутствовало, сколько из-за потока дневного света, восхитительно белого, густого и сочного, как льющаяся с неба простокваша, который утапливал в своих струях горловину колодца и большую часть протяженности его стен.

Странник смотрел вверх, пока не затекла шея. После этого он опустил голову, сморгнул слезинки и вдруг вспомнил, как когда-то подчинялась, не здесь и не ему, но подчинялась сила гравитации. Избавив себя от мучительно долгих размышлений, он решительно подпрыгнул и обрел способность парить... которая длилась лишь краткий миг, пока его тело, оторвавшись от земли сантиметров на тридцать, висело в точке нулевой скорости. Попытка оказалась разочаровывающе неудачной.

С неохотой Странник покинул круг белого света и углубился в сгущающиеся с каждым шагом сумерки катакомб. Освещенные колодцы он встречал еще пару раз, но ни один из них не предоставлял возможности подняться наверх, хотя и приносил глоток света и пространства, разбавлявший гнетущую и давящую на плечи пришибленность низких подземных сводов. Встречались и ответвления, которые соблазняли свернуть в поисках разнообразия, но отпугивали могильной негостеприимностью сырых и непроглядно темных подземелий. Странник продолжал идти от колодца к колодцу, сохраняя внешне и внутренне невозмутимость, хотя от сырого спертого воздуха он начинал задыхаться, легкая одежда не спасала от холода, а ноги, разбитые часами топтания бетонной крошки, стало ощутимо ломить.

Спасаясь размышлениями, Странник заключил, что мир, где он находится, пронизан некой внутренней структурой, выдававшей его строгую соразмерность и логичность; такую логичность можно увидеть в строчках исходного кода программы или в геометрическом узоре. Эта же особенность настраивала на строгий рациональный лад и мысли Странника, но вместе с тем чувствовалась и некая бессвязность, которую в этот гармоничный мир могло внести только одно — присутствие человека.

В какой-то момент Странник почувствовал легкий сквозняк, идущий из бокового ответвления, и решился свернуть навстречу свежести и возможным переменам в характере походившего на затянувшуюся послеобеденную прогулку пребывания в подвальном мире. Струя чистого воздуха провела Странника сквозь подземелье, позволив избежать слепоты земляного червя, и он оказался в достаточно просторном помещении, пол в котором был выложен почти повсеместно разбитым кафелем, а стены взамен бесконечных железных кишок украшены прямоугольной трубой из гофрированной жести.

Помимо этого, желтый свет искусственного происхождения, исходящий от забранной в металлическую сетку лампы, позволял увидеть нескольких человек, сидевших вокруг массивного металлического бидона с ручками на горлышке, имевшего функциональное сходство со своей предшественницей — древнегреческой амфорой, ибо предназначался он для переноса жидкостей, от молока и кваса до бактериального питательного бульона или жидкого азота.

Люди были грязны и оборваны и не производили впечатления доброжелательных отзывчивых ребят, готовых помочь первому встречному. При виде Странника двое быстро встали и загородили собой бидон, а остальные вытащили из-под одежды нехитрые инструменты для установления контакта — складные ножи, обрезки труб, монтировки, гвоздодеры и портативные ломики — комплект начинающего дантиста. Странник экстраполировал особенности поведения детей подземелья и начал обдумывать возможность ретирады.