Иллюзион - Олег Макушкин Страница 11

Он замолчал, уставившись на часы. Дешевый корпус из черной пластмассы сменился лакированным дубом, в который был вделан солидный, с золотыми насечками, циферблат, а стрелки из простых черных палочек превратились в ажурные птичьи лапки.

— Много говоришь, — сказал Часовщик. — Чай опять остыл.

— А почему так быстро? — спросил Странник, морщась от глотка. — Ведь только что был нормальный чай, а теперь — какая-то гадость. Вы же сказали, здесь нет времени — значит, чай должен все время оставаться горячим.

— Здесь нет абсолютного времени, — сказал Часовщик. — Нет привычного тебе хода событий и последовательности. Но это сложно понять. Еще стакан?

Странник смотрел за тем, как Часовщик наливает чай и добавляет в него бальзам. Протягивая руку за стаканом, он случайно бросил взгляд на свою одежду и чуть не выронил чай — джинсы и майка неведомым образом сменились на черные бархатные штаны и шелковый платок, повязанный вокруг кружевного воротника батистовой рубашки. Откуда-то снизу поблескивали золотые пряжки на черных туфлях, еще пару минут назад бывших пропыленными кроссовками.

— Ух! — сказал Странник и благоговейно провел пальцем по своим штанам. На бархате осталась серебристая полоска потревоженного ворса.

— Чай стынет, — напомнил Часовщик, и Странник поспешно отхлебнул, а затем перевел взгляд на собеседника.

В комнате вроде бы стало темнее, хотя света еще оставалось достаточно, чтобы разглядеть метаморфозы одежды. На Часовщике был синий форменный сюртук с золотыми пуговицами, расстегнутый на груди. На голове обозначилась обширная плешь, зато гладкие щеки поросли бакенбардами. Часовщик прихлебывал чай, дуя на него между глотками, и поглядывал поверх очков на Странника с выражением легкой насмешки.

— Что это значит? — спросил Странник, стараясь сохранять невозмутимость, которую демонстрировал хозяин комнаты.

— Время, — объяснил Часовщик. — В обычном мире оно течет из точки А в точку В, а потом в точку С, и никак иначе. А здесь оно относительно. Поэтому оно может из А направиться в С, а потом вернуться в А через В. Нет единого потока — есть беспорядочные ручейки, противоречащие друг другу, и множество водоворотов. Но ты не обращай на это внимания. Просто добавь в чай побольше бальзаму.

Он глотнул чая, а Странник, последовавший его примеру, только обмакнул губы.

— Опять остыл, — пожаловался он.

— Что ж поделать, — вздохнул Часовщик. — Налью еще.

Странник смотрел, как его собеседник наливает чай, добавляет бальзам, протягивает стакан ему. Взял, отпил, оглядел себя. Теперь на нем была холщовая рубашка с завязками на груди и суконные штаны, перехваченные у колен. Внизу угадывались полосатые чулки и деревянные башмаки. Свет в комнате почти угас и стал походить на горение невидимой свечи, стоявшей на столе, а вся комната погрузилась в сумрак. Моргнув, Странник и в самом деле увидел свечу — высокую, бледную, распространяющую запах горелого сала. Фитиль мигал и кренился набок. Стол превратился в массивную дубовую столешницу, на которой стояли уже не стаканы, а глиняные кружки с потрескавшимися краями, черные изнутри и грязно-бурые снаружи.

Ощутив, как что-то щекочет щеку, Странник подхватил пальцами прядь волос, поднес к глазам. Это были его собственные волосы — почти седые и отросшие до самого воротника.

— Так, — протянул он. — Дела идут все хуже и хуже. Мы, часом, не обратимся в живые мумии после пары кружек?

Из темноты вынырнуло лицо подавшегося вперед Часовщика — обросшее седой бородой, с часто моргающими невидящими глазами за помутневшими стеклами. Одет он был в неопрятную мешковину, плед на ногах сменился козлиной шкурой с грязным, клочковатым мехом. Только голос остался прежним.

— Не волнуйся. Это хроноворот, о котором я предупреждал. Главное, выпей горячего чаю с бальзамом, и все вернется обратно. А смерти не бойся. Смерти здесь нет, ведь смерть — дело времени.

— Но жизнь тоже — дело времени, — возразил Странник, отпив чаю. — Нет смерти — нет жизни. Получается, что в этом мире жизнь весьма условна, как и все остальное.

— Получается так, — согласился Часовщик.

Вокруг посветлело, и Странник с удовольствием ощупал хлопковые брюки со стрелками и льняную рубашку с коротким рукавом.

— Значит, ты так и живешь? — спросил он Часовщика с оттенком жалости.

— По-моему, неплохо, — заметил тот. — Из двух зол надо выбирать меньшее. А смерть — это зло, или ты считаешь иначе?

— Лучше уж полноценная жизнь, которая кончается смертью, чем это, — покачал головой Странник и поставил стакан на стол. — А что за бальзам ты мне все время подливаешь?

Он взял в руку темную бутылочку. На пожелтевшем хрустящем ярлычке, пропитанном сахарином, можно было различить надпись: «Бальзам «Убик» — великолепное средство для омоложения покойников. Отпускается строго по рецепту».

— Ага, — сказал Странник и вылез из кресла. — Для покойников, значит.

«Это место меня утомило», — подумал он и, вздохнув, начал откланиваться.

— Здесь, эф-ф-ф... дико интересно, но, кажется, мне пора. Спасибо за компанию, и все такое. Я пошел.

— Куда? — поднял брови Часовщик и саркастически хмыкнул.

Странник напряженно оглянулся. Дверей в квартире не было, только голые стены с нарисованными на бумажных обоях цветами. Стоя посреди комнаты, он чувствовал себя идиотом под насмешливым взглядом Часовщика.

— Ты не сможешь уйти отсюда, — сказал тот. — Раз уж ты попал в этот мир, ты обречен жить по его законам. По законам полужизни.

— Полужизни не бывает, — возразил Странник, борясь с искушением сесть в мягкое уютное кресло и отпить горячего сладкого чая. — Бывает либо жизнь, либо смерть. И надо иметь смелость... выбрать смерть там, где кончается жизнь.

В ногах появилась слабость. Кресло и стол притягивали Странника, он встряхнулся, чувствуя тоску и отчаяние, столь хорошо знакомые его предшественнику, распыленному в зеркальной комнате. Неожиданно он заметил, что на столе стоят лишь пустые стаканы и один полный, который он оставил, вставая, а ведь полных стаканов должно было быть три или четыре, не меньше. Руководствуясь неясной, но стремительной как озарение мыслью, Странник взял стакан и, морщась от неприятного, оставлявшего гнилостное послевкусие, напитка, опустошил до дна. И шумно выдохнул.

— Вот, — поднял он руку, демонстрируя часы на запястье. — Я верю в электронные часы, которые отмеряют линейное время, идущее из точки А в точку В, а потом в точку С, и никак иначе. Я верю, и, раз уж в этом мире субъективная логика превалирует над физическими законами, значит, моей веры достаточно, чтобы мир изменился.

Он посмотрел на часы. На дисплее загорелись цифры «00:01». И одновременно с этим стихло тиканье настольных часов, все это время незаметно вкрадывавшееся в беседу.

— Жаль, — вздохнул Часовщик. — Иногда так хочется с кем-то поговорить. Ты неплохой парень, но уже уходишь. Что ж, прощай.