Против шерсти - Стефан Серван Страница 12

Я кричала о ненависти к самой себе за то, что однажды я разозлилась на маму. Потому что я и вправду думала, что ненавижу эту женщину, а в тот день я поняла, что люблю маму, которая теперь навечно заперта под мраморной стелой.

Я положила красную розу на белый камень и побежала к выходу.

Увидев мое перекошенное лицо, Том выбросил сигарету.

– Луиза?

Я, рыдая, упала в его объятия.

Он молча меня обнял. Я долго стояла так, прижавшись к нему. Он очень нежно гладил меня по голове.

Я долго плакала, очень долго.

А когда подняла глаза, то увидела лицо Тома совсем рядом со своим.

Во всем мире были только его и мои глаза. Два омута. И наши губы соприкоснулись. Я его поцеловала. C языком. И я будто снова увидела солнце после долгой дождливой зимы.

* * *

Том отвез меня домой.

То ли из-за шлемов, то ли из-за робости мы не поцеловались на прощание, хотя мне очень хотелось снова это сделать. Я знала, что Том уезжает на стажировку в какое-то захолустье на другом конце департамента и что я увижу его только дней через десять.

Мы ограничились тем, что помахали друг другу рукой. Неловкий жест. И мы такие же неловкие.

Обернувшись, я заметила, что на нас через окно кухни смотрит папа.

Когда я вошла в дом, он улыбнулся:

– Все в порядке, Лулу?

Я вскинула брови, приняла загадочный вид и пошла в свою комнату.

– Ты сможешь сходить за Сати?

– Да-да, – крикнула я, поднимаясь по лестнице.

Мое сердце билось так же быстро, как бьется сердце птицы, которую выпустили из клетки.

Оказавшись в своей комнате, я закрыла глаза от удовольствия.

Я прикоснулась к губам кончиками пальцев.

У меня дрожали руки.

Я не знала, что делать со своим телом.

Меня бросало то в жар, то в холод. Меня будто лихорадило. Я пыталась понять, что со мной происходит. А потом до меня дошло. Я была… я была счастлива. По-глупому счастлива.

Я бросилась на кровать и принялась смеяться, уткнувшись лицом в подушку. Я смеялась не останавливаясь. Кладбище, полицейские, родители Алексии – все это больше не существовало. Ветер разогнал тучи. Остались только губы Тома, резковатый привкус табака на его языке, его руки, обнимающие мое тело. Только нежность и мой смех в подушку.

Конечно, я уже целовалась с парнями. Но еще ни разу после аварии. И еще ничьи губы не казались мне такими нежными.

– Луиза, – крикнул мне папа с первого этажа, – ты про брата не забыла?

– Нет-нет!

Я стала переодеваться. Бросила на пол накидку и длинное траурное платье. Вытащила из шкафа коротенький топ и легкую, даже слишком легкую для того времени года розовую юбку, но мне было так жарко, что хватило бы и кусочка кружева, чтобы прикрыться. Я уже несколько месяцев не решалась носить вещи, которые оставляли открытой хоть какую-то часть моего тела. Эту юбку я купила два года назад вместе с Сарой и Морган. Я надевала ее только раз. Вот и возможность ее выгулять.

Я побежала в детский сад, который находился через две улицы от дома.

Я шла по тротуару и чувствовала себя по-новому. Ощущала легкость.

Улыбнулась своему отражению в витрине. Я сама себе казалась красивой. Шрамы больше не портили мою внешность. Они были частью меня. Я – Луиза. Точка.

Сати бросился ко мне, как только я вошла в детский сад.

– Луижа! Луижа, ты красивая!

Я расцеловала его.

В булочной мы купили Сати полдник и сели на скамейку в парке. Я смотрела, как мой младший брат жует пирожное, и слушала его бесконечный рассказ о том, как прошел день. Какой-то парень, просто прохожий, улыбнулся мне. Я улыбнулась ему в ответ. Мне даже почти нравился наш город, несмотря на безликие фасады домов и серое небо. Весна в самый разгар осени.

Вечером папа сказал мне, что завтра хочет пригласить Патрисию к нам на ужин. Он сказал это очень тихим голосом, словно ребенок, который просит кусочек шоколада перед обедом. Раньше Патрисия работала бухгалтером на бумажной фабрике. Когда фабрика закрылась, Патрисию уволили, как и всех работников, которые не были заняты разборкой станков. Папа не хотел торопить события. Он боялся, что я плохо отнесусь ко всему этому. Как будто Патрисия могла заменить маму. По правде говоря, и я сама не знаю, как я к этому относилась. Патрисия была мне безразлична. Ужины с ней были до смерти скучными, она разговаривала со мной так, будто мне десять, и я терпеть не могла, когда она начинала тискать Сати. Я не понимала, что папа в ней нашел, но он, наверное, мог сказать то же самое про Тома.

– Без проблем, пап, – ответила я.

Он погладил проступающую лысину и облегченно вздохнул:

– Хорошо. Прекрасно. Мы проведем отличный вечер.

Я поднялась в свою комнату и рухнула на кровать.

В тот момент мне очень захотелось взять в руки мобильник. Поговорить с Сарой. Поболтать обо всем и ни о чем. Рассказать ей о поцелуе. Наверное, я бы даже решилась позвонить Тому. Я пождала бы два или три гудка, а потом повесила бы трубку. Чтобы он мне перезвонил. Чтобы услышать его голос. Конечно, просить телефон у папы, когда тот восседает на кухне, не стоит – никакого уединения. Я решила, что попрошу папу купить мне телефон.

И вот тогда я почувствовала какой-то зуд на спине.

Я провела рукой по лопаткам. Подумала, что шрамы снова чешутся из-за холода.

Но дело было совсем не в шрамах.

Под пальцами я почувствовала пушок.

* * *

Вот, у меня все это началось в день, когда мы с Томом поцеловались.

Я прекрасно знаю, что мои романтические истории никому не будут интересны, но мне было важно рассказать вам и об этом.

Оскар Савини и фанатики из Лиги Света утверждают, что мы хуже диких зверей, и пытаются лишить нас всех прав. Даже права любить. Но если я смертна, они должны признать, что я могу любить. Уверяю вас, я умею любить. Так же хорошо или плохо, как и вы. Даже животные могут испытывать чувства и эмоции. Почему же я не могу?

Почему?

* * *

У меня на спине появились волосы. Немножечко. Небольшой участок между лопатками. Несколько квадратных сантиметров. Мне было ужасно трудно от них избавиться. По моей спине от лопаток до ягодиц тянулись алые кровяные подтеки. Слишком яркие на моей бледной коже. Восковые полоски оказались эффективнее. Но утром, конечно же, появились новые волоски.

Теперь о Мутации известно немало, но тогда о ней не знал никто. Хоть у меня было не так много волос, как у Алексии, я сразу же поняла, что со мной происходит то же самое. Не спрашивайте, как я это поняла: поняла, и все.