Против шерсти - Стефан Серван Страница 11

Двое мужчин в черном вынесли гроб из катафалка. В тишине раздавались всхлипывания учеников и шепот учителей, которые пытались их успокоить. Пока мужчины несли гроб к могиле, мама Алексии закрыла лицо руками. Отец же стоял прямо, он был совершенно невозмутим. Его лицо ничем не отличалось от лиц статуй в парке. То же навечно застывшее безучастное и снисходительное выражение, высеченное резцом из холодного камня и отшлифованное инструментами и временем.

Гроб медленно опускали в могилу. Казалось, двое мужчин, державших веревки, не прилагают никаких усилий. Как будто тело Алексии не весило ни грамма.

– Гроб пустой, – прошептала Сара, стоявшая за моей спиной.

Я обернулась:

– Что?

– Кажется, они оставили тело себе.

– Кто? Кто оставил себе тело Алексии?

Сара возвела глаза к небу.

– Не знаю. У папы есть знакомый, который работает в больнице. Наверное, они забрали тело Алексии, чтобы провести анализы и…

Раздался крик.

Мама Алексии рухнула на землю у края могилы. Она напоминала небольшую кучку мокрого белья. Отец Алексии не стал подходить к своей жене, чтобы помочь ей подняться. Он стоял в стороне и грозно смотрел прямо перед собой.

Думаю, самоубийство дочери стало для него позором. Позднее я узнала, что это он принял решение отказаться от всех похоронных церемоний. И правда, в тот день не было ни речей, ни молитв. Когда гроб опустили в могилу, отец Алексии склонился над женой. Он силой и совсем не ласково заставил ее подняться и повел прочь с кладбища. Не глядя ни на нас, ни на могилу дочери.

Мне его поведение показалось отвратительным. Этот человек оставлял свою дочь лежать в земле так, словно выкидывал мусор в урну. Не думая о том, что делает. Не проявляя никаких эмоций. Это было ужасно. Я ненавидела его за это.

Когда родители Алексии ушли, к могиле по одному стали подходить те, кто принес цветы. Я сделала глубокий вдох и тоже пошла вперед. Том шел со мной до самой могилы. За нашими спинами раздавались рыдания Фатии.

Три белые розы упали на крышку гроба из темного дерева.

Немного света во мраке.

Этого было мало. Но я больше ничего не могла сделать.

Поэтому сегодня я рассказываю все это вам.

Чтобы пролился свет.

Над Алексией. Над Фатией. Над Сарой. Надо мной.

И над всеми другими девушками, чьи имена мне неизвестны.

* * *

Все молча расходились с кладбища.

Ревер и Лемуан остались у могилы. Я уверена, что они смотрели, как мы нашей небольшой компанией уходили прочь. Спиной чувствовала их взгляды.

Когда мы подошли к воротам, Сара взяла меня за руку. Том отошел в сторону, не отдавая себе в этом отчета.

– Луиза, давно мы с тобой не разговаривали, да?

Я кивнула.

– Как твой отец поживает?

– У него все хорошо.

– А как Сати?

– Он классный, если не считать того, что он называет меня Луижой.

– Зайдешь как-нибудь ко мне?

Я вспомнила обо всех зимних вечерах, которые мы проводили с Сарой, лежа на ее кровати. Мы часами листали женские журналы, слушая музыку, сравнивали моделей и мечтали, что однажды и мы окажемся на глянцевых страницах. Мы воображали жизнь знаменитостей. Частные самолеты, разноцветные коктейли, бассейн с видом на море и толпа популярных актеров, которые будут пытаться нас закадрить и которых мы будем презирать. По субботам мы обжирались попкорном и смотрели фильмы ужасов, смеясь над девушками, которые в полночь шли принимать ванну и не догадывались о том, что совсем рядом прячется монстр.

– Родители будут рады с тобой повидаться… Да и Фред тоже. Мне казалось, он тебе нравится, разве нет?

Я плотнее укуталась в накидку. Отец Сары был рабочим на бумажной фабрике, а ее мать – домохозяйкой. Ее брату Фреду было около двадцати. Он окончил нашу школу, а потом провалил собеседование на бумажной фабрике. Узкие джинсы, кожаная куртка, сигарета в зубах и воск в волосах – Фред прекрасно играл свою роль бунтаря. На самом же деле, чтобы хоть как-то развлечься, он уходил в лес с ружьем за спиной или шел в единственный ночной клуб на углу улицы цеплять девушек. «Мой брат – охотник, – частенько шутила Сара. – Для него девушка и олениха – одно и то же. Крупная дичь!» Семья Сары жила в доме на окраине города. Раньше их район сравнивали с замком Спящей красавицы, потому что встретить там людей или услышать хоть какой-то звук можно было только в воскресенье утром, когда на крошечных плешивых лужайках начинали гудеть газонокосилки. Казалось, все жители той части города погрузились в глубокую кому. Конечно, Спящей красавицей была сама Сара, которая ждала принца, чтобы тот спас ее и увез куда-то далеко. Чтобы хоть немного развлечься, она сводила с ума всех парней в округе и разбивала им сердца.

Я обещала Саре, что на днях загляну к ней, хотя и знала, что ноги моей больше не будет в ее доме. Но мне было приятно, что она снова меня пригласила. Наверное, на Сару как-то повлияло поведение Фатии. Несколько минут назад она ушла с кладбища, не сказав нам ни слова, и Саре, должно быть, не понравилось такое отношение.

– А что это за красная роза? – спросила Сара, когда мы прощались. – Подарок от твоего «друга»?

Я покачала головой:

– Нет, это для мамы.

Сара возвела глаза к небу.

– А. Да. Конечно. – Улыбаясь, она медленно пошла прочь. – Ну так что, скоро увидимся, Луиза?

– Увидимся.

Я попросила Тома подождать меня и пошла обратно по дорожкам кладбища.

Папа разволновался, когда я сказала ему, что иду на похороны Алексии. Он предложил пойти со мной, но я отказалась.

Я остановилась у стелы из белого мрамора.

Мамина могила.

В вазе стояли свежие яркие цветы. К ней приходил папа. У меня сжалось сердце, когда я увидела эти цветы. Несмотря на свой потенциальный роман с Патрисией, он не забыл маму. Он до сих пор о ней думал.

До этого я только один раз приходила на мамину могилу. Год назад. Через год после похорон, на которых я не смогла присутствовать. Меня привез папа, и я помню, что он держал меня за руку, потому что я боялась упасть, запнуться за гравий. Помню этот скрежет под ногами. Этот ужасный звук. Саундтрек скорби. Мы с папой подошли к стеле, и я увидела табличку, на которой было выгравировано: «Шарлотте, любимой жене и матери», и тогда я впервые по-настоящему осознала, что мама умерла. Что ее тело покоится под бетонной плитой. Что я ее больше никогда не увижу. Что вина за эту пустоту, за то, что мамы больше нет, лежит на мне.

Я думала, что буду совсем без сил, но я, наоборот, взорвалась. Я кричала во все горло, папа пытался меня успокоить, я била его, оскорбляла. Я ненавидела весь мир. Я кричала о своей ненависти к проселочным дорогам, к мобильным телефонам, которые звонят посреди ночи, к диким животным, которые прячутся в темноте, прежде чем выскочить на свет фар. О ненависти к смеху, к слишком крепкому пиву, к оглушающей музыке, к объятиям. О ненависти к смятому железу, к покореженным телам, к смеси запахов бензина и масла. О ненависти к мигалкам, к болгаркам, к успокаивающему голосу того красивого пожарного, который положил меня на носилки.