1985 - Евгений Бенилов Страница 10

Через двадцать минут все 11 телефонов в списке были вычеркнуты — человека подходящего возраста, доставленного в подходящее время с сердечным приступом, не оказалось ни в одной из больниц. (Стиральная машина перешла на душераздирающий визг — выкручивала белье.) Эрик снова достал телефонную книгу и обзвонил оставшиеся 23 больницы — и обнаружил сразу пять таких больных. Он записал фамилии и принес из кармана шубы мятый конверт, данный ему стариком, — однако ни одна из пяти не совпала с фамилией адресата (Голубев О.С.). Фамилии и адреса отправителя на конверте не было.

Эрик сел. Разгладил конверт на столе и откинулся на спинку стула. Задумался, вспоминая вчерашние события. Кое-что казалось странным.

Например: старик стонет, входят парень с девушкой, потом они выходят — и старик стонет еще раз.

Или: в вагоне находится Эрик, старик и подгулявшая компания. Компания выходит, старик начинает стонать.

Затем — беседа на эскалаторе, вызов неотложки, ожидание, прибытие неотложки.

Эрик зажмурился, пытаясь вспомнить докторшу: около двадцати пяти лет, светлые волосы, на шее болтается фонендоскоп. Одета в черную тужурку, белый халат, серый респиратор. Бежит по лестнице, правая рука мотается в воздухе, левая — скользит по перилам.

Так, еще раз: левая рука скользит по перилам, правая — мотается, пустая, в воздухе.

Стиральная машина издала прощальный вопль и затихла. Эрик сходил, завернул краны и вернулся за стол. Некоторое время он сидел, не шевелясь, — думал. Потом осмотрел конверт: тот был распечатан.

Поколебавшись немного, Эрик вынул письмо — тетрадный листок в клетку, сложенный вчетверо:

Дорогие Олежек и Элеанорочка!

Я нахожусь в санатории всего лишь третий день, а уже заскучала. Делать здесь решительно нечего. С утра принимаем лечебные процедуры, днем гуляем, вечером кино — вот и все развлечения. Далеко гулять не отваживаемся, ходим по просеке шириной в сто метров, а справа и слева — непролазная тайга. Воздух, слава богу, чистый, давно таким не дышала. Однако радиоактивность — высокая, больше двадцати норм, так что каждое утро принимаем радиозерпин. Очень много животных: олени, лоси и даже кабаны — большей частью мутанты, конечно, но встречаются и нормальные. Все они практически ручные и, когда мы выходим на прогулку, то бегут следом и попрошайничают, а мы их кормим хлебом.

Лечебные процедуры, спорить не стану, мне помогают хорошо — особенно диализ. А вот с соседями по палате не повезло: все пятеро — простые, неинтеллигентные женщины. Меня они, по-моему, недолюбливают … но тут уж ничего не поделаешь, приходится терпеть.

Кинофильмы я не смотрю — хожу, вместо этого, еще раз на прогулку. Брожу одна, вспоминаю покойного Славу — как мы с ним, когда молодые были, вместе в походы ходили.

Пишите мне, пожалуйста, каждую неделю. Очень вас прошу — особенно тебя, племянница. На отца твоего надежды мало — смолоду письма писать не любил. Сообщаю адрес: Бурятская АЕКР, Лигачевский район, пос. Постышево, д/о «Романовский».

Слышно ли что-нибудь про Сереженьку?

Целую,

Полина.

Эрик вложил письмо обратно в конверт и откинулся на стуле. Снял очки и протер стекла кусочком замши, лежавшим на столе. Встал и принес портфель.

Яркая застежка блестела на черной коже. Маленький медный ключ висел на тесемке, привязанной к ручке. Эрик протянул руку, чтобы открыть портфель.

Нажимать на кнопку замка, почему-то, не хотелось.

Приблизив лицо, он внимательно осмотрел замок — по контрасту с истертой кожей тот казался абсолютно новым. Очень старый портфель с очень новым замком — что ж, бывает. Если только все это не проделка доблестных органов политической гигиены — ха-ха-ха! Эрик встал и прошелся по комнате.

Он сходил за отверткой и отвернул два крошечных винтика в углах застежки. Та отделилась от крышки — теперь портфель можно было открыть, не нажимая кнопку замка.

Эрик откинул крышку.

Внутри лежала книга в черном переплете — и более ничего. Он отложил портфель в сторону и открыл книгу на титульном листе: неизвестная ему фамилия автора, ничего не говорящий заголовок, издательство «Наука», год издания — 1984.

Оглушительно тикали стенные часы.

Год издания — 1984.

Эрик осторожно положил книгу на стол и встал. Сердце его колотилось то в коленях, то в висках. Он посмотрел на часы — 11:15, потом на конверт — 1-ая Брестская, дом 32, квартира 6. Чтобы успеть до полудня, надо выйти из дома не позже, чем через полчаса. Он попытался заглянуть внутрь полуразобранной застежки, но ничего не увидал. Оставив портфель на столе, Эрик стал ходить взад-вперед по комнате — думать. Стекло окна дрожало от ударов снега и ветра. Минуты текли. В 11:35 план действий был готов — хороший ли, плохой ли, но времени на раздумье более не оставалось. Он снял с книжной полки нивесть как оказавшуюся у него биографию Романова-внука, тщательно обтер ее носовым платком и вложил в портфель. Потом привинтил застежку к крышке. Обтер платком книгу из портфеля и завернул ее в газету. Быстро оделся. Прихватив портфель и сверток с книгой, вышел на лестничную клетку и поднялся пешком на восьмой этаж. Отовсюду раздавались пугающие звуки: болезненные стоны лифта; отголосок беседы двух бабушек внизу в подъезде; ядреный голос народного певца Кобздона, доносившийся из чьей-то квартиры. Нервно озираясь, Эрик сунул сверток с книгой под коврик у дверей Вики Марковой, уехавшей позавчера к родственникам в Ленинград (он помог ей донести чемодан до такси). Потом спустился обратно на шестой этаж, вызвал лифт и посмотрел на часы — 11:42. Время было — он глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями. Пришел лифт. Эрик торопливо вошел в кабину и нажал кнопку первого этажа. Стену испещряло свежее антиникотинное творение старика Бромберга:

Курить нельзя, курить нигде -

Вот лозунг мой. И точка!

Эрик непроизвольно усмехнулся и вышел из кабины. «Пожалуйста, не хлопайте дверью лифта.» — сказала вахтерша, когда он хлопнул дверью лифта. Повинуясь внезапному импульсу, Эрик посмотрел на нее: старуха в очках и нищенском сером платье. «Извините, как ваше имя-отчество?» — «Мария Оскаровна.» — «Хорошо, Мария Оскаровна, я не буду больше хлопать.» — «Спасибо, молодой человек.» Он надвинул на лицо респиратор, толкнул дверь подъезда и вышел на улицу.

По заснеженному двору мела поземка. Свинцовые тучи сплошной пеленой застилали небо. Мужчина и женщина в одинаковых черных шубах беседовали у подъезда номер три, отворачивая лица от пронизывающего ветра. Эрик завернул за угол и торопливо зашагал по Третьей Тверской-Ямской. Ботинки его утопали в слое свежевыпавшего снега на нерасчищенном тротуаре.

Два квартала по Третьей Тверской-Ямской — поворот налево — еще два квартала — подземный переход. Вход в дом 32 по 1-ой Брестской был с улицы Фучека — метрах в двадцати от улицы Горького. Эрик огляделся по сторонам: подгоняемые ударами ветра и снега, по тротуарам тащились редкие прохожие. Несмотря на дневное время, некоторые окна в некоторых домах светились желтым электрическим светом. Повернувшись спинами к ветру, на троллейбусной остановке стояли три потенциальных пассажира в серых шубах. Эрик с усилием отворотил тяжелую дверь и вошел в парадное. Внутри было темно — спотыкаясь, он поднялся на 3-ий этаж. Дверь 6-ой квартиры покрывали наклейки: