Империя хирургов - Юрген Торвальд Страница 22

«Нет, – ответил я, – это первый». Я выпрямился с намерением освободить правый бок от давящей одежды, с помощью Симса я избавился от пиджака и жилета, расстегнул рубашку и брюки и снова лег на спину. Я провел правой рукой по коже под правой реберной дугой. Даже малейшее прикосновение отдавалось болью в области печени. А одного короткого нажатия в районе выше и правее пупка было достаточно, чтобы вызвать глубокую колющую боль.

Напрашивался диагноз, с которым я не хотел соглашаться. Да, я изнурял себя. Но в конце концов мне нет и сорока. Принадлежал ли я к типу «людей со склонностью к накипеобразованию», которые уже в молодые годы, иногда даже во младенчестве вследствие некоего загадочного, возможно, наследственного нарушения обмена веществ получают камни в мочевом, желчном пузыре или в почках, после чего их жизнь сводится к выматывающей и зачастую безнадежной борьбе с коварными конкрементами?

Симс присел на край дивана рядом со мной. «Я уже послал за доктором Труссо, – сообщил он. – По крайней мере, его имя должно быть Вам знакомо. Он самый выдающийся врач-клиницист и терапевт, который сейчас как раз находится в Париже. За последние годы мы вместе присутствовали на многих консультациях. Мы находимся в дружеских отношениях, и он наверняка вот-вот прибудет, чтобы осмотреть Вас. Мне известно лишь о немногих случаях, когда он ошибся с диагнозом». Он нагнулся надо мной и положил свою руку на мой правый бок. Боль уже стала более ощутимой. Казалось, будто бы она затаилась, чтобы потом броситься через морфиевую преграду, сдерживавшую ее. До этого я только слышал об искусных руках Симса. Теперь я чувствовал их сам.

«Полагаю, Вы придерживаетесь того же мнения, что и я?» – поинтересовался я с напускной твердостью, в действительности же полный ускользающей надежды, что Симс диагностирует что-то отличное от желчнокаменной болезни или желчных колик.

Некоторое время он колебался. Затем он сделал неудачную попытку отшутиться: «Я, как Вы знаете, чувствую себя уютнее и увереннее с людьми другого пола и в другой области медицины».

Я чувствовал, то это всего лишь отговорка. Если кто-то из знакомых мне хирургов и разбирался во внутренних болезнях, то это был Мэрион Симс. Его слова не могли ввести меня в заблуждение, потому что я знал, что он пережил. Однако я не стал настаивать, чтобы он поделился со мной его истинным мнением о моем состоянии, поскольку его чернокожий, по заведенной на родине привычке, слуга доложил о приезде доктора Труссо.

В следующую секунду Труссо появился в дверях. На вид ему было около шестидесяти, он был высок, очень худ и согбен. Его длинные волосы были зачесаны назад, бакенбарды были белоснежными, лицо – заостренным.

Он поприветствовал Симса быстрым вежливым жестом, обращаясь ко мне, спросил, с кем имеет честь познакомиться, и без лишних слов приступил к осмотру. До этого я не был лично знаком с знаменитейшим терапевтом Франции, который изобрел метод обнаружения желчного пигмента в моче страдающих заболеваниями печени и желчного пузыря. Я был наслышан о нем и о его блистательных диагнозах. Такого мастерства в их постановке ему удалось достичь благодаря необычайному обилию материалов о болезнях, хранящихся в вечно переполненных залах его больницы Отель-Дье на острове Ситэ, основанной еще в Средние века.

Труссо задал несколько небрежных коротких вопросов. Одновременно с этим он продолжал осмотр. Тогда я почувствовал боль в правом плече. Сразу после этого я снова почувствовал «удар» в правое подреберье, затем возобновилась боль в спине, и в завершение меня пронзила острая боль – будто бы весь мой правый бок оказался в ведьмацком котле. Я невольно закричал, когда Труссо тремя пальцами левой руки надавил мне на подложечную ямку. Он посмотрел на меня: его глаза имели необычный желтоватый оттенок, отчего они казались болезненными. Он никак не отреагировал на мой крик, хотя и ожидал его, как ждут эха. Это только и было нужно, чтобы поставить диагноз. Он ощупал нижнюю область печени. Его худые, бледные руки действовали при этом с грубой, механической силой. Сразу после этого он выпрямился и своими острыми пальцами опустил манжеты.

В первую минуту я не проговорил ни слова.

«Как мне сказали, Вы врач, – заметил Труссо, все еще расправляя рукава рубашки. – Я за полную откровенность среди коллег. Я уверен, Вы согласитесь со мной!» Но не дожидаясь, пока я выражу свое мнение, он, обратив на меня взгляд своих серых глаз, сказал: «В Вашем случае все ясно. Желчнокаменную болезнь сложно диагностировать, но это ситуация особого рода. Ваш желчный пузырь сильно увеличен и довольно значительно выступает из-под печени. Это необыкновенно легко прощупать. Дело по меньшей мере в крупном, неправильной формы камне, который формировался долгое время и только сегодня дал о себе знать». Он сделал недолгую паузу и затем еще пристальнее посмотрел на меня. «Это большой камень, – продолжал он, чеканя каждое слово. – Он слишком велик, чтобы пройти через желчный проток, но велик достаточно, чтобы его закупорить».

Мне не требовалось дальнейших рассуждений. Я прекрасно понимал, что означал приговор Труссо. Как предписано природой, мой желчный пузырь будет стараться вытолкнуть камень. Но, в отличие от случаев с небольшими камнями, будет неспособен сделать это естественным способом. А значит, меня ждали новые и новые пытки, ни к чему не ведущие. Новые, еще более тяжелые приступы на протяжении недель, на протяжении лет. Это вызвало бы закупорку желчного протока. Морфий оставался бы единственным, но не вечным действенным средством. Воспаление желчного пузыря, нагноение, возникновение абсцесса, за которым неизбежно последует выход камня со всеми продуктами воспаления в брюшную полость, перитонит и, в завершение, смерть. Таковы были мои перспективы. Я чувствовал, что мой ужас не остался незамеченным Труссо. Но он сохранял холодность и надменность.

«Полагаю, – сказал он, – дальнейшие разъяснения излишни. Есть только один способ зафиксировать камень в безопасном положении, в котором он, должно быть, находился все это время. Я порекомендовал бы Вам сесть на диету и начать принимать красавку. Думаю также, Вам не повредило бы лечение в Карлсбаде, которое могло бы воспрепятствовать склонности Вашего организма к камнеобразованию. При приступах, разумеется, морфий. Я знаю случаи, когда такой камень, как Ваш, не причинял беспокойства очень долго». Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног, как рушится мой мир путешествий из страны в страну, с континента на континент. Утопия, безумие вести такую жизнь, каждый день которой отмечен заботой о покое и строгим соблюдением диеты. Жизнь, в которой я вынужден носить в себе врага, способного в любую секунду, в любой точке мира напасть на меня. Откуда-то издалека до меня доносился твердый, невозмутимый голос Труссо: «Только Вы можете постоять за собственную жизнь. Медицина здесь бессильна, потому как никто не может удалить такой камень и вряд ли когда-то сможет – за исключением самой природы, которая, к счастью, распорядилась так, что камень и киста не выталкиваются в брюшную полость, а удаляются через брюшную стенку. Такой сценарий возможен и в Вашем случае. Мой рецепт Вам передадут».