Мастер и Маргарита - Михаил Булгаков Страница 92

И Маргарита в черном плаще, мастер в больничном халате вышлив коридор ювелиршиной квартиры, в котором горела свеча и где их дожидаласьсвита Воланда. Когда пошли из коридора, Гелла несла чемодан, в котором былроман и небольшое имущество Маргариты Николаевны, а кот помогал Гелле. У дверейквартиры Коровьев раскланялся и исчез, а остальные пошли провожать по лестнице.Она была пуста. Когда проходили площадку третьего этажа, что-то мягко стукнуло,но на это никто не обратил внимания. У самых выходных дверей шестого парадногоАзазелло дунул вверх, и только что вышли во двор, в который не заходила луна,увидели спящего на крыльце, и, по-видимому, спящего мертвым сном, человека всапогах и в кепке, а также стоящую у подъезда большую черную машину спотушенными фарами. В переднем стекле смутно виднелся силуэт грача.

Уже собирались садиться, как Маргарита в отчаянии негромковоскликнула:

– Боже, я потеряла подкову!

– Садитесь в машину, – сказал Азазелло, – и подождите меня.Я сейчас вернусь, только разберусь, в чем тут дело. – И он ушел в парадное.

Дело же было вот в чем: за некоторое время до выходаМаргариты и мастера с их провожатыми из квартиры N 48, помещавшейся подювелиршиной, вышла на лестницу сухонькая женщина с бидоном и сумкой в руках.Это была та самая Аннушка, что в среду разлила, на горе Берлиоза, подсолнечноемасло у вертушки.

Никто не знал, да, наверное, и никогда не узнает, чемзанималась в Москве эта женщина и на какие средства она существовала. Известноо ней было лишь то, что видеть ее можно было ежедневно то с бидоном, то ссумкой, а то и с сумкой и с бидоном вместе – или в нефтелавке, или на рынке,или под воротами дома, или на лестнице, а чаще всего в кухне квартиры N 48, гдеи проживала эта Аннушка. Кроме того и более всего было известно, что где бы нинаходилась или ни появлялась она – тотчас же в этом месте начинался скандал, икроме того, что она носила прозвище «Чума».

Чума-Аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегоднячто-то подняло ее совсем ни свет ни заря, в начале первого. Повернулся ключ вдвери, Аннушкин нос высунулся в нее, а затем высунулась она и вся целиком,захлопнула за собою дверь и уже собиралась тронуться куда-то, как на верхнейплощадке грохнула дверь, кто-то покатился вниз по лестнице и, налетев наАннушку, отбросил ее в сторону так, что она ударилась затылком об стену.

– Куда ж тебя черт несет в одних подштанниках? – провизжалаАннушка, ухватившись за затылок. Человек в одном белье, с чемоданом в руках и вкепке, с закрытыми глазами ответил Аннушке диким сонным голосом:

– Колонка! Купорос! Одна побелка чего стоила, – и, заплакав,рявкнул: – Вон! – тут он бросился, но не дальше, вниз по лестнице, а обратно – вверх,туда, где было выбитое ногой экономиста стекло в окне, и через это окно кверхуногами вылетел во двор. Аннушка даже про затылок забыла, охнула и самаустремилась к окну. Она легла животом на площадку и высунула голову во двор,ожидая увидеть на асфальте, освещенном дворовым фонарем, насмерть разбившегосячеловека с чемоданом. Но ровно ничего на асфальте во дворе не было.

Оставалось предположить, что сонная и странная личностьулетела из дому, как птица, не оставив по себе никакого следа. Аннушка перекрестиласьи подумала: «Да, уж действительно квартирка номер пятьдесят! Недаром людиговорят! Ай да квартирка!»

Не успела она этого додумать, как дверь наверху опятьхлопнула, и второй кто-то побежал сверху. Аннушка прижалась к стене и видела,как какой-то довольно почтенный гражданин с бородкой, но с чуть-чутьпоросячьим, как показалось Аннушке, лицом, шмыгнул мимо нее и, подобно первому,покинул дом через окно, тоже опять-таки и не думая разбиваться на асфальте.Аннушка забыла уже про цель своего похода и осталась на лестнице, крестясь,охая и сама с собою разговаривая.

Третий, без бородки, с круглым бритым лицом, в толстовке,выбежал сверху через короткое время и точно так же упорхнул в окно.

К чести Аннушки надо сказать, что она была любознательна ирешила еще подождать, не будет ли каких новых чудес. Дверь наверху вновьоткрыли, и теперь сверху начала спускаться целая компания, но не бегом, аобыкновенно, как все люди ходят. Аннушка отбежала от окна, спустилась вниз ксвоей двери, быстрехонько открыла ее, спряталась за нею, и в оставленной еющелке замерцал ее исступленный от любопытства глаз.

Какой-то не то больной, не то не больной, а странный,бледный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался внизнетвердыми шагами. Его бережно вела под руку какая-то дамочка в черной рясе,как показалось Аннушке в полутьме. Дамочка не то босая, не то в каких-топрозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! Что втуфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! «Айда квартирка!» В душе у Аннушки все пело от предвкушения того, что она будетзавтра рассказывать соседям.

За странно одетой дамочкой следовала совершенно голаядамочка с чемоданчиком в руке, а возле чемоданчика мыкался черный громадныйкот. Аннушка едва вслух что-то не пискнула, протирая глаза.

Замыкал шествие маленького роста прихрамывающий иностранец скривым глазом, без пиджака, в белом фрачном жилете и при галстуке. Вся этакомпания мимо Аннушки проследовала вниз. Тут что-то стукнуло на площадке.Услышав, что шаги стихают, Аннушка, как змея, выскользнула из-за двери, бидонпоставила к стенке, пала животом на площадку и стала шарить. В руках у нееоказалась салфеточка с чем-то тяжелым. Глаза у Аннушки полезли на лоб, когдаона развернула сверточек. Аннушка к самым глазам подносила драгоценность, иглаза эти горели совершенно волчьим огнем. В голове у Аннушки образоваласьвьюга: «Знать ничего не знаю! Ведать ничего не ведаю!... К племяннику? Илираспилить ее на куски... Камушки-то можно выковырять... И по одному камушку:один на Петровку, другой на Смоленский... И – знать ничего не знаю, и ведатьничего не ведаю!»

Аннушка спрятала находку за пазуху, ухватила бидон и уже собираласьскользнуть обратно в квартиру, отложив свое путешествие в город, как перед неювырос, дьявол его знает откуда взявшийся, тот самый с белой грудью без пиджакаи тихо шепнул:

– Давай подковку и салфеточку.

– Какую такую салфеточку-подковку? – спросила Аннушка,притворяясь весьма искусно, – никакой я салфеточки не знаю. Что вы, гражданин,пьяный, что ли?

Белогрудый твердыми, как поручни автобуса, и столь жехолодными пальцами, ничего более не говоря, сжал Аннушкино горло так, чтосовершенно прекратил всякий доступ воздуха в ее грудь. Бидон вывалился из рукАннушки на пол. Подержав некоторое время Аннушку без воздуха, беспиджачныйиностранец снял пальцы с ее шеи. Хлебнув воздуху, Аннушка улыбнулась.