Три жизни - Гертруда Стайн Страница 8

Бедная мисс Мэри. Бороться она никогда не умела. Анна сдалась бы, как пить дать, если бы только мисс Мэри как следует на нее нажала, но борьба отняла бы у мисс Мэри слишком много сил и доставила бы ей слишком много хлопот, и тихая мисс Мэри ничего подобного просто не вынесла бы, вот и все. Если Анна решила, значит, так тому и быть. Бедная мисс Мэри Вадсмит вздохнула, печально посмотрела на Анну, а потом сдалась.

— Делай так, как считаешь нужным, Анна, — сказала она, давая своему большому и мягкому телу стечь обратно в кресло. — Мне, конечно, очень досадно, и я уверена, что мисс Джейн тоже очень расстроится, когда узнает, как ты решила поступить. Очень мило со стороны миссис Лентман, что она с тобой сюда пришла, и я уверена, что она это сделала из самых лучших побуждений. А теперь тебе, наверное, хочется немного прогуляться. Ты ступай, Анна, а через час возвращайся и помоги мне лечь в постель.

Мисс Мэри прикрыла глаза и осталась сидеть у камина, тихая и спокойная.

Две женщины вышли из комнаты.

Вот так и кончилась жизнь доброй Анны на службе у мисс Мэри Вадсмит, а вскоре началась новая, в доме у доктора Шонъена.

Работа в доме веселого холостяка-доктора обогатила немецкую девичью душу Анны новым пониманием жизни. Привычки у нее остались столь же неизменными, как прежде, но с Анной всегда бывало так, что если уж она один раз позволила себе что-то сделать, и сделала это с удовольствием, то и дальше будет то же самое: вроде как с этой ее новой привычкой вставать в любое время ночи для того, чтобы приготовить ужин, горячие отбивные или жареную курицу, для доктора Шонъена и его друзей-холостяков.

Анне нравилось работать на мужчин, потому что съесть они могут сколько угодно, и с превеликой радостью. А когда наедятся и немного выпьют, то становятся довольными собой и жизнью, позволяют ей делать все, что она считает нужным. Совесть у Анны, конечно, не засыпала ни на секунду, и вне зависимости от того, вмешивался кто-то в ее дела или нет, она по-прежнему экономила каждый грош и работала, не покладая рук. Но больше всего ей нравилось, когда при этом на кого-нибудь можно еще и ворчать и браниться. А теперь ворчать и браниться можно было не только на других служанок и цветных мужчин, не только на кошек, и собак, и лошадей, и попугая, но еще и на своего веселого хозяина, доктора Шонъена, которого она теперь могла наставлять и постоянно осыпать упреками для его же пользы.

На самом деле доктору нравилась ее ворчба, так же как ей самой нравилось, что он такой шутник и греховодник.

Эти дни были самыми счастливыми днями в жизни Анны.

В те дни впервые дало о себе знать ее причудливое чувство юмора, то умение находить забавным чудные привычки и обычаи других людей, которое в дальнейшем позволяло ей получать своеобразное удовольствие от грубой и подобострастной Кати, от дурацких выходок смазливой Салли и от неподобающего поведения Питера или крошки Шарика. Ей нравилось забавляться со скелетами, которые стояли у доктора в доме, заставлять их двигаться и издавать странные звуки до тех пор, пока слугу-негра дрожь не пробирала до самых подметок и глаза его не начинали вращаться в глазницах, белые от страха.

А еще Анна рассказывала доктору всякие истории. На ее худом, изношенном, изможденном, решительном лице залегала тогда незнакомая раньше, веселая сеть морщинок, ее блекло-голубые глаза искрились причудливым чувством юмора — и радостью, если доктор взрывался в конце истории оглушительным хохотом, от всей души. И добрая Анна кокетливо вздергивала своим угловатым, худым, стародевическим телом, довольная тем, что ей удалось доставить доктору удовольствие, и изо всех сил старалась это удовольствие продлить.

Те дни, когда, добрая Анна только-только начала служить в доме у доктора Шонъена, были самыми счастливыми днями в ее жизни.

В те счастливые дни все свои свободные часы она проводила с подругой, с миссис Лентман. Миссис Лентман жила с двумя детьми в маленьком домике, в той же части города, что и доктор Шонъен. Старшая у нее была девочка лет тринадцати по имени Джулия. Эта самая Джулия Лентман была дурнушка дурнушкой, занудливая и упрямая, вся в покойного толстяка-отца. Миссис Лентман не слишком о ней беспокоилась, а просто давала ей все, чего та захочет, и что сама миссис Лентман могла себе позволить, и предоставляла девочку самой себе. У миссис Лентман это было не от безразличия или неприязни к дочери, просто она вообще всегда была такая.

Младший был мальчик, на два года младше сестры, смышленый, забавный, веселый парень, который тоже распоряжался своими деньгами и временем, как бог на душу положит. У миссис Лентман было так заведено просто потому, что в доме у нее постоянно кто-то жил, и голова у нее все время была забита массой других вещей, которые требовали сосредоточенности и, главное, времени.

Доброй Анне очень трудно было видеть, в каком небрежении и беспорядке содержится дом, и с каким безразличием мать относится к воспитанию собственных детей. Естественным образом, она изо всех сил и при всяком удобном случае старалась выговаривать за это миссис Лентман, старалась экономить ее деньги и расставлять все в доме по местам, так, как должно быть.

Даже в самом начале, когда Анна только-только успела подпасть под обаяние яркой и обворожительной миссис Лентман, в доме у нее она чувствовала себя не в своей тарелке, так ей хотелось расставить вещи по своим местам. Теперь же, когда дети начали подрастать и занимать все больше места в доме, а долгое знакомство с миссис Лентман позволяло Анне смотреть на нее более трезвым взглядом, она, засучив рукава, начала борьбу за то, чтобы все у миссис Лентман в доме делалось, как положено.

Она стала приглядывать за Джулией и ругать ее на все корки, чтобы та научилась относиться к жизни с пониманием. Не то чтобы Джулия Лентман была доброй Анне как-то особенно близка, но нельзя же допустить, чтобы у девушки не оказалось рядом никого, кто объяснит ей, что к чему в этой жизни и как нужно себя вести.

Мальчика бранить было проще, он все равно по большей части пропускал ее слова мимо ушей, и ему даже нравилась ее вечная ворчба, потому что к ней прилагались всякие вкусности, и постоянное подтрунивание, и добрые шутки.

Джулия, девочка, тут же надувалась как мышь на крупу, и зачастую даже одерживала над Анной верх, потому что, в конце концов, мисс Анни была ей не родственница и не имела права приходить вот так с бухты-барахты и устраивать в доме переполох. К матери взывать смысла никакого не было. Просто удивительно, какая у миссис Лентман была способность слушать тебя и не слышать, отвечать и оставлять вопрос нерешенным, говорить и делать то, о чем ты ее попросила, и при этом оставлять все в точности, как было раньше.

Однажды вышло так, что даже Анниной дружбы не хватило, чтобы дальше все это выносить.

— А что, Джулия, мамы твоей дома нет? — спросила Анна, как-то раз в воскресенье после обеда зайдя в дом к Лентманам.

В тот день Анна выглядела очень хорошо. Она всегда очень тщательно следила за своим внешним видом и умела беречь новые вещи. Когда в воскресенье у нее бывал выходной, ей неизменно удавалось соответствовать самым идеальным своим представлениям о том, как должна выглядеть девушка. Анна точно знала, в какой степени человек должен себя изуродовать, в зависимости от того, какое место он занимает в жизни.