Патология общественной жизни - Оноре де Бальзак Страница 8

Наш почтенный друг долго, красиво и непринужденно занимался тем делом, которое завистники именуют болтовней; в заключение он сказал: «Элегантность вносит в жизнь драматизм...»

Эта остроумная мысль была встречена дружным «ура». Прозорливый А-Я стал, впрочем, доказывать, что в единообразии, налагаемом элегантностью на нравы страны, нет ничего драматического, и, сравнивая Англию и Испанию, подтвердил свою мысль примерами из обычаев обеих стран. Окончил он свою речь такими словами:

— Господа, пробел в науке, о котором идет речь, легко объясним. У кого достало бы смелости взвалить на себя такую тяжкую ответственность? Только законченный, фанатичный честолюбец может взяться за трактат об элегантной жизни, продемонстрировав тем самым желание опередить парижских щеголей, которые, полагаясь лишь на самих себя, ищут совершенство методом проб и ошибок и не всегда его находят.

Тут, после щедрых возлияний, посвященных фешенебельной богине чая, на умы снизошло просветление, и один из самых элегантных [54]редакторов журнала «МОДА» [55]произнес, торжествующе глядя на своих коллег:

— Такой человек существует.

Слова его были встречены общим смехом, однако он добавил:

— БРАММЕЛ [56]!.. Браммел живет в Булони; многочисленные заимодавцы, забывшие об услугах, которые этот патриарх фешенебельности оказал своему отечеству, вынудили его покинуть Англию!

Присутствующие восхищенно молчали.

Создание трактата об элегантной жизни тут же показалось делом несложным и было единодушно признано великим благодеянием для рода человеческого, огромным шагом по пути прогресса [57].

Нет нужды объяснять, что именно Браммелу мы обязаны философскими умозаключениями, которые помогли нам показать в двух предшествующих главах, сколь тесно связана элегантная жизнь с совершенствованием всякого человеческого общества; мы надеемся, что старые друзья бессмертного англичанина узнают его мудрые мысли даже в нашем несовершенном пересказе.

Трудно выразить чувство, которое охватило нас при виде этого властелина моды: то была смесь почтения и веселья.

В самом деле, как не кусать себе губы от смеха при виде человека, который изобрел философию мебели и жилетов, а в наследство оставит нам аксиомы, касающиеся панталон, изящества и конской сбруи?

Но, с другой стороны, как без восхищения смотреть на ближайшего из друзей Георга IV [58], щеголя, который диктовал законы всей Англии и привил принцу Уэльскому ту страсть к нарядам и комфортолюбие, благодаря которым хорошо одетые офицеры делали столь стремительную карьеру [59]? Разве не был этот человек живым свидетельством власти моды? А когда мы подумали о том, что нынче Браммелу живется несладко и что Булонь — это его Святая Елена, все прочие чувства уступили в нашей душе место почтительному восторгу.