Униженные и оскорбленные - Федор Достоевский Страница 78

– Ну, там... об какой-нибудь невинной игре, приличной вашемувозрасту; или там... ну, что-нибудь эдакое...

– Я не хочу играть; я не люблю играть, – говорила Нелли. – Авот я люблю лучше новые платья.

– Новые платья! Гм. Ну, это уже не так хорошо. Надо во всемудовольствоваться скромною долей в жизни. А впрочем... пожалуй... можно любитьи новые платья.

– А вы много мне сошьете платьев, когда я за вас замужвыйду?

– Какая идея! – говорил доктор и уж невольно хмурился. Неллиплутовски улыбалась и даже раз, забывшись, с улыбкою взглянула и на меня. – Авпрочем... я вам сошью платье, если вы его заслужите своим поведением, –продолжал доктор.

– А порошки нужно будет каждый день принимать, когда я завас замуж выйду?

– Ну, тогда можно будет и не всегда принимать порошки, – идоктор начинал улыбаться.

Нелли прерывала разговор смехом. Старичок смеялся вслед заней и с любовью следил за ее веселостью.

– Игривый ум! – говорил он, обращаясь ко мне. – Но все ещевиден каприз и некоторая прихотливость и раздражительность.

Он был прав. Я решительно не знал, что делалось с нею. Онакак будто совсем не хотела говорить со мной, точно я перед ней в чем-нибудьпровинился. Мне это было очень горько. Я даже сам нахмурился и однажды целыйдень не заговаривал с нею, но на другой день мне стало стыдно. Часто онаплакала, и я решительно не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прерваласо мной свое молчание.

Раз я воротился домой перед сумерками и увидел, что Неллибыстро спрятала под подушку книгу. Это был мой роман, который она взяла состола и читала в мое отсутствие. К чему же было его прятать от меня? Точно онастыдится, – подумал я, но не показал виду, что заметил что-нибудь. Четвертьчаса спустя, когда я вышел на минутку в кухню, она быстро вскочила с постели иположила роман на прежнее место: воротясь, я увидал уже его на столе. Черезминуту она позвала меня к себе; в голосе ее отзывалось какое-то волнение. Ужечетыре дня как она почти не говорила со мной.

– Вы... сегодня... пойдете к Наташе? – спросила она меняпрерывающимся голосом.

– Да, Нелли; мне очень нужно ее видеть сегодня.

Нелли замолчала.

– Вы... очень ее любите? – спросила она опять слабымголосом.

– Да, Нелли, очень люблю.

– И я ее люблю, – прибавила она тихо. Затем опять наступиломолчание.

– Я хочу к ней и с ней буду жить, – начала опять Нелли,робко взглянув на меня.

– Это нельзя, Нелли, – отвечал я, несколько удивленный. –Разве тебе дурно у меня?

– Почему ж нельзя? – и она вспыхнула. – Ведь уговариваете жевы меня, чтоб я пошла жить к ее отцу; а я не хочу идти. У ней есть служанка?

– Есть.

– Ну, так пусть она отошлет свою служанку, а я ей будуслужить. Все буду ей делать и ничего с нее не возьму; я любить ее буду икушанье буду варить. Вы так и скажите ей сегодня.

– Но к чему же, что за фантазия, Нелли? И как же ты о нейсудишь: неужели ты думаешь, что она согласится взять тебя вместо кухарки? Ужесли возьмет она тебя, то как свою ровную, как младшую сестру свою.

– Нет, я не хочу как ровная. Так я не хочу...

– Почему же?

Нелли молчала. Губки ее подергивало: ей хотелось плакать.

– Ведь тот, которого она теперь любит, уедет от нее и ееодну бросит? – спросила она наконец.

Я удивился.

– Да почему ты это знаешь, Нелли?

– Вы и сами говорили мне все, и третьего дня, когда мужАлександры Семеновны приходил утром, я его спрашивала: он мне все и сказал.

– Да разве Маслобоев приходил утром?

– Приходил, – отвечала она, потупив глазки.

– А зачем же ты мне не сказала, что он приходил?

– Так.

Я подумал с минуту. Бог знает, зачем этот Маслобоев шляется,с своею таинственностью. Что за сношения завел? Надо бы его увидать.

– Ну, так что ж тебе, Нелли, если он ее бросит?

– Ведь вы ее любите же очень, – отвечала Нелли, не подымаяна меня глаз. – А коли любите, стало быть, замуж ее возьмете, когда тот уедет.

– Нет, Нелли, она меня не любит так, как я ее люблю, да ия... Нет, не будет этого, Нелли.

– А я бы вам обоим служила, как служанка ваша, а вы бы жилии радовались, – проговорила она чуть не шепотом, не смотря на меня.

«Что с ней, что с ней!» – подумал я, и вся душаперевернулась во мне. Нелли замолчала и более во весь вечер не сказала нислова. Когда же я ушел, она заплакала, плакала весь вечер, как донесла мнеАлександра Семеновна, и так и уснула в слезах. Даже ночью, во сне, она плакалаи что-то ночью говорила в бреду.

Но с этого дня она сделалась еще угрюмее и молчаливее исовсем уж не говорила со мной. Правда, я заметил два-три взгляда ее, брошенныена меня украдкой, и в этих взглядах было столько нежности! Но это проходиловместе с мгновением, вызвавшим эту внезапную нежность, и, как бы в отпор этомувызову, Нелли чуть не с каждым часом делалась все мрачнее, даже с доктором,удивлявшимся перемене ее характера. Между тем она уже совсем почти выздоровела,и доктор позволил ей наконец погулять на свежем воздухе, но только оченьнемного. Погода стояла светлая, теплая. Была страстная неделя, приходившаяся вэтот раз очень поздно; я вышел поутру; мне надо было непременно быть у Наташи,но я положил раньше воротиться домой, чтоб взять Нелли и идти с нею гулять;дома же покамест оставил ее одну.

Но не могу выразить, какой удар ожидал меня дома. Я спешилдомой. Прихожу и вижу, что ключ торчит снаружи у двери.

Вхожу: никого нет. Я обмер. Смотрю: на столе бумажка, и наней написано карандашом крупным, неровным почерком:

"Я ушла от вас и больше к вам никогда не приду. Но явас очень люблю.

Ваша верная Нелли".

Я вскрикнул от ужаса и бросился вон из квартиры.