Воды Дивных Островов - Уильям Моррис Страница 77

И вот зажила Заряночка в мире и покое; и вступила в гильдию вместе с матерью; и взяли они себе учениц, сколько положено; и принялись богатеть, ибо мало кто в Пяти Ремёслах занимался изящным рукоделием, а уж их работа воистину равных себе не имела, как по красоте рисунка, так и по мастерству исполнения. Девушка объявила народу, что бедная женщина (каковая звалась Одри) приходится ей родной матушкой, у которой саму её в раннем детстве похитили; но никому не рассказала о похищении в подробностях. И стали жить-поживать эти двое в любви и согласии, и что до Одри, то, как она и предсказывала, теперь, когда дни её наполнились счастьем и текли в довольстве да в роскоши, красота давно минувшей юности возвратилась к мастерице, и стала Одри одной из самых пригожих женщин для своих-то лет; и невооружённым глазом видно было, что эти двое – и впрямь мать и дочь, настолько походили они друг на друга.

Джерарда и его сыновей Заряночка оставила у себя в услужении; и приносили они ей немалую пользу, не только исполняя поручения и состоя на посылках; по чести говоря, красота девушки настолько бросалась в глаза, что порою, выходя на улицу или на многолюдный рынок, почитала она необходимым иметь при себе крепкого молодца с оружием; многие домогались её любви, в том числе и знатные люди; кто – честь по чести, а кто и иначе.

Что до поклонников, по правде говоря, только двое порядком её беспокоили; а более всего тревожило девушку вот что: не могла не заметить Заряночка, что любовь к ней проснулась в сердцах Роберта и Джайлса, сыновей Джерарда. Засим порою раздумывала девушка, что следует отослать их от себя прочь. Но когда доходило до дела, никак не могла она собраться с духом; хотя другого средства не предвиделось, столь сильно ранила души юношей страсть к Заряночке. Не то чтобы они заговаривали о том с госпожой своей или намеренно досаждали ей знаками любви; однако никак не удавалось им скрыть свои чувства от зорких глаз Заряночки. Тем не менее девушка всё терпела во имя дружбы, и ещё потому, что признательна была сыновьям Джерарда за верную службу; и по доброте душевной делала всё, что могла, дабы утишить их горе. Воистину, человеком столь достойным и честным почитала она отца, а юношей находила столь пригожими и милыми, что говорила себе: кабы не образ другого, навечно запечатлённый в её сердце, один из этих двоих уж непременно стал бы возлюбленным её и любезным собеседником.

Второй ухажёр, что порядком беспокоил Заряночку, был мастер Якоб, каковой, едва прожила девушка в его доме три месяца, стал открыто домогаться её любви и предложил свою руку, будучи человеком неженатым. Тяжко было Заряночке ему отказывать, столь участливо и учтиво обошёлся с ней глава гильдии в первую их встречу; хотя правда и то, что при первом же взгляде на гостью оказался Якоб в плену её красоты. Однако же отказать пришлось, и принял он отказ столь тяжело, что утратил всякий человеческий облик и принялся рыдать, и молить, и сокрушаться, и так до бесконечности, пока не досадил девушке настолько, что едва она его не возненавидела. Засим дошло дело до того, что в один прекрасный день Заряночка объявила главе гильдии: не может она более выносить этого, и придётся ей покинуть его дом и поискать другого. Тогда шум поднялся неимоверный, ибо Якоб рухнул перед ней на колени и расцеловал её ноги, как девушка тому ни противилась, и в горе своём сетовал и жаловался в голос, так что пришлось Заряночке уступить, настолько утомили её безумствования поклонника, и пообещала девушка, что останется жить под его кровом.

Тогда Якоб поднялся и ушёл прочь; от горя его и следа не осталось, и радостным видом своим делал он честь летнему дню.

На следующее утро мастер Якоб снова предстал перед девушкой; и та, полагая, что всё начнётся сызнова, поглядела на поклонника неприветливо; но глава гильдии заговорил с Заряночкой по-дружески и объявил, что правильно порешила она: коли оба останутся жить под одной крышей, похоже на то, что не будет покоя ни ему, ни ей. «Но, – добавил Якоб, – не желаю я, чтобы покинула ты этот дом, ибо всем хорош он и вполне тебя достоин; это я должен уйти, а не ты. Засим скажу я тебе по правде, что с самого начала задумал я дом этот тебе подарить». С этими словами глава гильдии извлёк из сумы свиток, а именно – дарственную на помянутый дом, должным образом заверенную и запечатанную, и вложил девушке в руки; Заряночка же, до глубины души растроганная поступком друга, равно как и поведением его этим утром, выронила пергамент на пол, и зарыдала от жалости к Якобу, и протянула ему обе руки, и глава гильдии расцеловал её пальцы, а затем поцеловал девушку в губы и сел подле неё. И воскликнула Заряночка: «Увы мне! – для чего даёшь ты мне то, чего не могу я принять, и требуешь того, чего дать я не в состоянии?»

Тут мастер Якоб разгорячился и молвил: «В первый и последний раз приказываю я тебе исполнить мою волю и принять дар. Отказ твой никоим образом не послужит к моей выгоде; ибо не смогу я жить в этом доме, когда тебя в нём не будет; и клянусь всеми святителями, что никому его не сдам и продавать тоже не стану, ибо ты освятила эти стены своим присутствием».

До глубины души растрогало девушку подобное великодушие, и ответствовала она: «Я приму твой дар и останусь здесь жить, в честь тебя и твоей дружбы; ибо верю, что не намерен ты подкупить меня дорогим подарком».

Так сказала она; Якоб поднялся на ноги, с видом строгим и непреклонным, и ушёл, не пытаясь поцеловать девушку снова, хотя похоже было на то, что, кабы насмелился он, Заряночка бы стерпела. Более того, кабы в тот момент Якоб снова предложил ей руку и проявил бы немного настойчивости, девушка, чего доброго, и ответила бы ему согласием, и позволила бы отвести себя к алтарю и в брачные покои; хотя впоследствии дело для него закончилось бы плохо, да и для неё тоже.

И зажила Заряночка в подаренном доме с матушкой, и работницами, и слугами, и прославился помянутый дом по всему городу, благодаря красоте и рассудительности хозяйки, каковые не убывали, но умножались день ото дня; однако же с течением времени росли тоска и горе девушки. Но всё это Заряночка скрывала в душе и со всеми держалась приветливо и учтиво; и столь добра была к беднякам, что всяк отзывался о красоте её и разуме не иначе как с благословением.