Барчестерские башни - Энтони Троллоп Страница 75

— Будьте добры, мистер Грантли, верните мне письмо. Архидьякон взял письмо со стола, но не отдал его Элинор.

— И мистер Хардинг его читал? — спросил он.

— Разумеется! Оно предназначалось для него. И посвящено только его делу,— конечно, я дала ему его прочесть.

— И вы считаете, Элинор, что вам... что даме в вашем положении прилично получать такие письма от мистера Слоупа?

— Вполне прилично,— ответила она, возможно, из упрямства и, возможно, на минуту забыв про фамильярное упоминание о ее шелковистых кудрях.

— В таком случае, Элинор, мой долг — сказать вам, что я придерживаюсь тут совсем иного мнения, нежели вы.

— Не сомневаюсь,— ответила она уже только из духа противоречия и нежелания уступать.— Вы считаете мистера Слоупа посланцем Сатаны. А я считаю его ревностным и добросовестным священнослужителем. Жаль, что наши мнения “толь различны, но раз так, то нам, пожалуй, лучше оставить этот разговор.

Тут Элинор, бесспорно, была неправа. Она, не нарушая правил приличия, могла бы отказаться обсуждать с архидьяконом эту тему, но раз уж она согласилась выслушать его, то не должна была бы говорить ему, что он видит в мистере Слоупе эмиссара нечистой силы. Не следовало ей и хвалить мистера Слоупа, если в глубине души она относилась к нему неприязненно. Но Элинор была глубоко обижена, сердилась и негодовала. Весь вечер ее допрашивали, оскорбляли, невыносимо третировали. Все, даже мистер Эйрбин, даже ее отец, были против нее. Она приписывала это козням и предубеждению архидьякона, а потому решила дать волю своему раздражению против него. Она не будет ни просить, ни давать пощады. Он был непростительно дерзок, осмелившись допрашивать ее о ее переписке, и она заставит его это понять.

— Элинор, вы забываетесь,— сказал он, строго глядя на нее.— Иначе вы не сказали бы мне, что я способен считать кого бы то ни было посланцем Сатаны.

— Но это же так! — возразила Элинор.— Вы приписываете ему все самое дурное. Отдайте же мне письмо, прошу вас.— И, протянув руку, она взяла у него письмо.— Он всеми силами старается помочь папе и делает больше, чем сделал кто-либо из друзей папы, и все же только потому, что он капеллан епископа, который вам не нравится, вы говорите о нем так, будто по отношению к нему не обязательно соблюдение даже простой вежливости!

— Он ничего не сделал для вашего отца!

— А я считаю, что очень много, и я ему благодарна. И никакие ваши слова этого не изменят. Я сужу людей по поступкам, а он, насколько мне известно, поступает хорошо.— Она помолчала.— Если вам больше нечего мне сказать, то, с вашего разрешения, я пожелаю вам доброй ночи. Я очень устала.

Архидьякон считал, что сделал все, чтобы не обидеть свояченицу. Он старался не быть с ней резким и по мере сил смягчил свой упрек. Но он не собирался отпускать ее, не договорив.

— У меня еще есть что сказать, Элинор, и боюсь, вам необходимо это выслушать. Вы утверждаете, что вам прилично получать от мистера Слоупа письма вроде того, которое вы сейчас держите в руке. Сьюзен и я придерживаемся иного мнения. Бесспорно, вы сами себе госпожа и, как нам обоим ни прискорбно думать, что между нами и вами может возникнуть отчуждение, у нас нет власти помешать вам сделать шаг, который должен привести к такому отчуждению. Если вы легкомысленно отвергаете советы друзей, вам придется обходиться без них. И все же, Элинор, я хотел бы задать вам такой вопрос: стоит ли порывать со всеми, кого вы любили, со всеми, кто любит вас,— ради мистера Слоупа?

— Я вас не понимаю, доктор Грантли. Я не понимаю, о чем вы говорите. Я ни с кем не хочу порывать.

— Но этого не избежать, Элинор, если вы свяжете свою судьбу с мистером Слоупом. Я должен быть с вами откровенен. Вы должны выбрать между вашей сестрой, мной, нашими друзьями и мистером Слоупом и его друзьями. О вашем отце я не говорю, ибо вы, наверное, осведомлены о его чувствах лучше, чем я.

— О чем вы говорите, доктор Грантли? О чем я должна быть осведомлена? Это оскорбительнейшее предубеждение!

— Это не предубеждение, Элинор. Я много старше и опытнее, чем вы. Мистер Слоуп во всех отношениях ниже вас. Вы не можете не знать, не чувствовать этого. Прошу... прошу вас, подумайте, пока не поздно!

— Поздно?

— Если вы не верите мне, спросите Сьюзен — ведь она не предубеждена против вас? Посоветуйтесь с отцом — уж он-то против вас не предубежден. Спросите мистера Эйрбина...

— Неужели вы говорили об этом с мистером Эйрбином? — воскликнула она, вскакивая.

— Элинор, скоро об этом заговорит весь Барчестер и вся епархия!

— Вы говорили с мистером Эйрбином обо мне и мистере Слоупе?

— Разумеется. И он совершенно со мной согласен.

— В чем согласен? Нет, вы сведете меня с ума!

— Он согласен со мной и Сьюзен в том, что мы не сможем принимать вас в Пламстеде, как миссис Слоуп.

Не будучи любимцем трагической музы, автор не берется описать лицо Элинор в тот миг, когда она впервые услышала имя миссис Слоуп, как предполагаемое, возможное и вероятное ее будущее имя. Но ее взгляд, каков бы он ни был, доктор Грантли забыл не скоро. Несколько секунд она не находила слов, чтобы выразить свой гнев и отвращение. Да и вообще на протяжении всего разговора ей было нелегко находить слова.

— Как вы смеете? — воскликнула она наконец и выбежала из кабинета, так что архидьякон не успел ничего больше сказать. Еле сдерживаясь, она добежала до своей комнаты, заперла дверь, кинулась на кровать и отчаянно разрыдалась.

Но даже и теперь она не поняла всей правды. Она не поняла, что ее отец и сестра уже давно и совершенно серьезно решили, будто она намерена выйти за этого человека. Даже сейчас она не верила, что архидьякон действительно так думает. Неведомо почему, она пришла к выводу, что обязана этим обвинением мистеру Эйрбину, и чрезвычайно разгневалась на него. Ее смятению не было предела. Она не могла поверить, что обвинение было серьезным, и решила, что архидьякон с мистером Эйрбином беседовали о ее неугодном им знакомстве с мистером Слоупом, что мистер Эйрбин с обычной своей саркастической насмешливостью упомянул о возможности этого мерзкого брака для того, чтобы представить ее знакомство с его врагом в самом оскорбительном свете, а архидьякон подхватил его слова и счел нужным наказать ее этим намеком. Всю ночь она размышляла над происшедшим, и это объяснение показалось ей наиболее вероятным.

Но мысль о том, что мистер Эйрбин по какой бы то ни было причине связал ее имя с именем мистера Слоупа, была невыносима, а когда она вспоминала мелочное злорадство архидьякона, который повторил ей это чудовищное обвинение, ей хотелось тут же, ночью покинуть его дом. Но одно она решила твердо: ничто не заставит ее задержаться тут долее полудня и ничто не заставит ее сесть завтракать за один стол с доктором Грантли. Когда же она подумала, с каким человеком посмели связать ее имя, то расплакалась от отвращения. Конечно, архидьякон сказал эти мерзкие слова именно для того, чтобы она сейчас вот так мучилась и терзалась. Он хотел рассорить ее с мистером Слоупом и потому уязвил с самой непростительной вульгарностью. И Элинор решила показать ему, что она по достоинству оценила его поступок.