Сказки старой Англии - Редьярд Киплинг Страница 21

«Запиши ее свободной! – крикнул Де Акила Гилберту, вскинув руки вверх. – Ради Бога, запиши ее свободной, пока она меня не оглушила! Да, да, – сказал он девушке, упавшей перед ним на колени, – я верю: ты сестра Седрика и кузина королевы Мерсии, только помолчи немного. Через пятьдесят лет не будет ни нормандцев, ни саксов – все будут англичанами. Вашими трудами, вашими трудами!»

Он хлопнул по плечу жениха, который был племянником Джихана, поцеловал девушку и зябко пристукнул ногами по соломе, покрывавшей пол, показывая, что разговор окончен. (В Большом Холле всегда было жутко холодно). Я стоял рядом с ним, а Хью – позади Гилберта у камина, делая вид, что увлечен игрой с собакой. Он сделал знак Де Акиле, и тот приказал Гилберту немедленно отмерить земельный надел для будущих молодоженов. Шумная компания удалилась, и в зале остались только мы трое.

Тогда Хью наклонился, приглядываясь к полу вблизи очага.

«Я заметил, – сказал он, – как этот камень шатнулся под ногой Гилберта, когда мой пес зарычал на него. Вот здесь!»

Де Акила копнул мечом золу, камень поддался и выворотился наружу. Под ним лежал сложенный пергамент, надпись на нем гласила: «Слова, сказанные против короля сеньором Пэвенси».

В этот пергамент (Хью прочел его вслух) оказалась занесена каждая шутка Де Акилы, задевавшая короля, каждый случай, когда он говорил, что на месте короля сделал бы то-то и то-то. Да-да, все, что говорил Де Акила, день за днем тщательно записывалось Гилбертом, при этом слова передергивались и смысл извращался так ловко, что трудно было опровергнуть – действительно, что-то подобное Де Акила говорил. Понимаете?

Дан и Уна кивнули.

– Да, – серьезно сказала Уна. – Вроде бы то – да не то, что имелось в виду. Как если бы я назвала Дана мошенником в шутку. Взрослые это не всегда понимают.

«Он делал это день за днем у нас на глазах?» – удивился Де Акила.

«День за днем и час за часом, – уточнил Хью. – Даже сегодня, здесь в Холле, когда вы говорили о нормандцах и саксах, я видел, как Гилберт записал на пергаменте, лежащем рядом с Книгой Поместья, что Де Акила сказал, мол, очень скоро ни одного нормандца не останется в Англии, если его воины хорошо поработают».

«Клянусь святыми мощами! – воскликнул Де Акила. – Что могут доблесть и меч против пера?.. Но где же Гилберт прятал этот пергамент? Я заставлю его съесть свою писанину».

«Он прятал его за пазухой, когда выходил, – ответил Хью. – Мне оставалось только узнать, где у него спрятаны законченные записи. Когда мой пес поскреб лапой этот камень, я заметил, как изменилось лицо монаха. Тут я и догадался».

«Дерзкая работа, надо отдать ему должное, – молвил Де Акила. – Да он по-своему смельчак, мой Гилберт!»

«Еще бы не смельчак! – согласился Хью. – Послушайте, что он пишет: «В праздник Святого Агафия сеньор Пэвенси, лежа у себя в верхних покоях, облаченный в свой второй по качеству меховой плащ, подбитый кроликом…»

«Ах, язви его! – не выдержал Де Акила. – Да что он, моя камеристка, что ли?»

Мы с Хью расхохотались.

«…подбитый кроликом, – отсмеявшись, продолжал Хью, – увидя туман над болотами, разбудил сэра Ричарда Даллингриджа, своего пьяного собутыльника, – здесь они оба ухмыльнулись, поглядев на меня, – и сказал: «Смотри, старый лис, Господь ныне на стороне герцога Нормандского».

«Верно, я так и сказал. Стоял такой плотный, густой туман, что Роберт мог высадить хоть десять тысяч человек, и мы бы ничего не заметили. Пишет ли он, как мы тогда целый день рыскали по болоту и я чуть не погиб, угодив в трясину, и кашлял, как больная овца, целых десять дней?» – вскричал Де Акила.

«Нет, – сказал Хью. – Но зато тут есть прошение самого Гилберта к господину его Фулку».

«А! – удовлетворенно кивнул Де Акила. – Я так и знал, что это Фулк. Какую же цену просит монах за мою голову?»

«Он просит, чтобы, когда сеньор Пэвенси будет лишен всех своих земель на основании этих улик, собранных им с великой опасностью и страхом…»

«Не зря боялся, – заметил Де Акила и причмокнул губами. – Однако каким превосходным оружием может быть перо! Это надо запомнить».

«Он просит, чтобы Фулк помог его назначению на ту церковную должность, которую ему обещал. А чтобы Фулк не перепутал, он подписал внизу: Ключарь Баттлского аббатства».

«Тот, кто плетет козни против старого господина, будет плести козни и против нового, – сказал Де Акила. – Когда меня лишат всех земель, Фулк снесет Гилберту его глупую башку. Однако аббатству действительно нужен ключарь. Мне рассказывали, что аббат Генри совершенно выпустил узду из рук».

«Это его заботы, – отрезал Хью. – Нам сейчас нужно позаботиться о своих головах и о своих землях. Этот пергамент – лишь вторая часть доноса. Первая ускакала к Фулку, а значит к королю, который сочтет нас изменниками».

«Наверняка, – подтвердил Де Акила. – Гонец, которого кормил Гилберт, в тот же вечер умчал письмо Фулку, а король после того, как бароны изменили, сделался подозрителен – его нетрудно понять! Генрих прислушивается к Фулку, и тот, конечно, не преминет влить яд в уши короля. Потом он получит в награду отнятые у меня земли. Все это старо, как мир».

«И вы так запросто, без спора и без драки, отдадите Пэвенси? – возмутился Хью. – Тогда мы, саксонцы, будем сражаться против вашего короля. Я еду предупредить своего племянника в Даллингтон. Дайте мне коня!»

«Игрушку тебе и погремок, – спокойно возразил Де Акила. – Положи обратно пергамент и разровняй золу. Если Фулку отдадут Пэвенси, эти ворота Англии, как он поступит? Душою он нормандец, и сердце его в Нормандии, где он может спокойно помыкать своими рабами-вилланами. Он откроет ворота ленивому Роберту, как это раньше пытались сделать Одо и Монтень. Будет новое вторжение и новый Сантлейк. Вот почему я не могу отдать Пэвенси».

«Аминь», – сказали мы с Хью.

«Нет, погодите! Если король поверит доносу Гилберта и пошлет против меня войско, то, пока мы будем сражаться, ворота Англии останутся без охраны. Кто первым устремится сюда? Опять-таки Роберт Нормандский. Нет, я не могу сражаться с королем».

«Сперва так, а потом этак – вот речь нормандца, – усмехнулся Хью. – А что будет с нашими поместьями?»

«Я думаю не о себе, – сказал Де Акила, – и не о короле, и не о ваших землях. Я думаю об Англии, потому что ни бароны, ни король об этом не помнят. Я не нормандец, сэр Ричард, и я не саксонец, сэр Хью. Я англичанин».

«Саксонец ты, нормандец или англичанин, – сказал Хью, – но наши жизни принадлежат тебе, как бы ни повернулось дело. Прежде всего, надо повесить этого негодяя Гилберта».

«Этого не будет, – отрезал Де Акила. – Кто знает, может быть, ему еще суждено стать ключарем в Баттле. Пишет он складно, надо отдать ему должное. Мертвецы не годятся в свидетели. Подождем».