Кентерберийские рассказы. Переложение поэмы Джеффри Чосера - Питер Акройд Страница 20

Окончив молитву, Паламон совершил все жертвенные обряды, каких требует Венера, с должным торжеством и старанием. Я не могу припомнить все его слова и действия – одно лишь могу вам сказать. Когда он завершил все ритуалы, статуя Венеры вдруг затрепетала и сделала ему знак. Это было доброе предзнаменование. И тогда Паламон поверил, что его молитва услышана. Знак, что подала богиня, извещал его о некой отсрочке, но он понял главное: просьба его будет исполнена. И он вернулся домой с легким сердцем.

Спустя три часа после того, как Паламон ушел к храму, яркое солнце начало совершать свой путь по небосводу. В ту пору пробудилась Эмилия и поспешила в храм Дианы. Ее сопровождали девушки-прислужницы, они несли священный огонь, благовония и одеяния, которые требовались для совершения жертвенных обрядов. Рога для питья, по обычаю, до краев полнились медом; у них было все необходимое для священной церемонии. Эмилия омылась в водах священного источника, а потом посыпала помещение храма благовониями; затем добросердечная дама облачилась в скромные одежды. Я не смею рассказывать вам о том, как именно она совершала священные обряды, разве что в самых общих чертах…

– А что тут такого запретного? – прервал тут Рыцаря Монах. – Ведь прежние времена миновали. Тьме язычества давно пришел конец.

– Расскажите-ка нам все, – поддержал Монаха Мажордом. – Нас это позабавит.

– Вреда от этого не будет, – поддакнул Мельник. – У вас ведь добрые намерения. Мы должны быть свободны в речах друг с другом.

– Тогда, если позволите, все так и будет.

Блестящие волосы Эмилии были распущены и ниспадали по спине. На голове ее лежал венок, сплетенный из листьев вечнозеленого дуба, посвященного Зевсу. Вначале она зажгла огонь в двух очагах алтаря, а потом исполнила обряд, как тот описан в «Фиваиде» Стация и других древних сочинениях. Когда огонь разгорелся как следует, она опустилась на колени перед изваянием Дианы и начала молиться.

«О целомудренная богиня зеленых лесов, – шептала она, – кому видно все сущее в небесах и на земле, царица темных Плутоновых владений, богиня невинных дев! Тебе открыто мое сердце уже много лет. Ты знаешь, каково мое желание. Я надеюсь, что никогда не навлеку на себя твоего гнева и твоего возмездия, как Актеон, превращенный тобой в оленя. Ты ведь знаешь, о великая богиня: все, чего я хочу, – это навсегда остаться девственницей. Я не хочу быть ничьей любовницей, ничьей женой. Ведь я из числа преданных тебе дев, которым мила охота, а не любовь. Я желаю бродить по диким лесам, никогда не выходить замуж, не вынашивать детей. Я еще никогда не хотела лечь с мужчиной. Помоги же мне теперь! Ты ведь богиня охоты, луны и подземного мира – ниспошли мне свою триединую милость! Исцели Паламона и Архиту от их страсти ко мне. Восстанови дружбу и мир, царившие между ними прежде, и отврати от меня их сердца. Вели угаснуть всем языкам пламени их жаркой любви и пылкого желания. Смягчи их тяжкие муки и потуши жгущий их огонь. Или хотя бы пошли им другую любовь – каждому свою. А если ты не удостоишь меня этой милости, если мне на роду написано иное, чем я сама желаю, то тогда попрошу тебя вот о чем. Если мне суждено выйти за Паламона или Архиту – то дай мне в мужья того из них, кто любит меня сильнее. Но пусть уж лучше до этого не дойдет! Внемли, богиня целомудренной чистоты, деве, которая стоит перед тобой на коленях и проливает горькие слезы. Ты ведь сама дева и наша охранительница – так позволь и мне, молю тебя, сохранить девство! Если я останусь невинной, то буду служить тебе всю жизнь».

Вдруг, пока Эмилия еще молилась, яркое пламя на алтаре взметнулось кверху. А потом, к ее изумлению, огонь в одном из очагов внезапно угас – а потом разгорелся вновь. После этого второй очаг потух, и в тот же миг раздался такой треск и рев, словно загорелась целая куча влажного хвороста. С каждой ветки, лежавшей в костре, заструилась кровь – капля за каплей падала она на пол храма. Эмилия смутилась и страшно перепугалась. Что же это? В страхе она закричала будто помешанная. Она не выдержала и разрыдалась. Но в то же мгновенье перед ней явилась сама Диана. Перед ней возник призрак богини с охотничьим луком в руках и заговорил:

«Дочь моя, перестань кручиниться. Боги постановили – и скрепили свое решение вечной клятвой, – что ты должна выйти замуж за одного из этих доблестных рыцарей, которые столько из-за тебя выстрадали. Я не могу тебе пока сказать, за кого именно. Но один из них станет твоим законным супругом. А теперь прощай. Мне пора. Но вот что еще я тебе скажу. Эти огни, пылающие на моем жертвеннике, были моим знамением тебе. Ты сама видела свою судьбу».

Затем призрак Дианы растаял в воздухе, только звякнули стрелы в ее колчане.

Эмилия стояла, пораженная внезапным видением.

«Я не понимаю, что разумела великая богиня, – промолвила она. – Но отдаю себя под твою защиту, о Диана. Поступай со мной, как тебе угодно».

С этими словами Эмилия покинула святилище и возвратилась во дворец. Там я ее и оставлю.

А час спустя, в час планеты Марса, Архита отправился в храм бога, чтобы принести там жертвы. Он исполнил все священные обряды, а затем со страстью и пылом принялся молиться богу сражений:

«О могущественный бог, чьи владения раскинулись в морозных пределах Фракии, ты, в чьих руках исход всех войн, в каких бы странах и королевствах они ни велись! О ты, владыка воинской удачи, прими мою жертву и выслушай мою мольбу. Если моя молодость заслуживает твоего сочувствия, если моей силы достаточно, чтобы я служил тебе верно и преданно, то умоляю тебя: смилуйся над моими страданиями. Ты ведь и сам испытывал те же муки, когда твоей возлюбленной госпожой стала прекрасная, юная и свежая Венера. Ты вволю обладал ею. Но как-то раз хромой Вулкан поймал тебя в свои сети, когда ты возлежал с его женой… Впрочем, к чему об этом вспоминать? Во имя тех мук, которые ты тогда претерпевал, сжалься над моей жгучей болью. Я молод и невежествен, как ты знаешь, но, полагаю, никто в целом мире не ранен любовью так сильно, как я. Эмилия, причина всех моих терзаний, нисколько не печется о том, погибну я или уцелею. Мне известно, что я должен добыть ее в турнире, прежде чем она сама сжалится надо мной; знаю я и то, что мне понадобится твоя помощь и твоя милость, чтобы я мог собраться с силами. Так помоги же мне, владыка, в завтрашней битве. Ради того пламени, что жгло когда-то тебя, и ради того пламени, что сжигает меня сейчас, присуди завтрашнюю победу мне. Пускай мне достанутся все труды – тебе же достанется слава! Я буду почитать твой храм превыше всякого другого места на земле. Я буду упражняться во всех искусствах и отраслях войны, дабы доставить тебе удовольствие. Я вывешу свои знамена и все вооружение моих соратников над этим освященным алтарем. И здесь же я зажгу неугасимый огонь, где буду поклоняться тебе вплоть до своего смертного часа. И вот какой еще обет я приношу тебе: я отстригу свои волосы и бороду, доселе не знавшие ни лезвия, ни бритвы, и принесу их в жертву твоему могуществу. Я пребуду твоим преданным служителем до самой своей кончины. Теперь же, о великий бог, смилуйся над моей печалью. Подари мне победу. Большего я не прошу».

Когда Архита закончил молиться, кольца, висевшие на дверях храма, затряслись; сами врата содрогнулись, словно от некой неземной силы. Архита испугался. Огонь, горевший на жертвеннике, взметнулся ввысь, озарив своим светом весь храм. От земли вознесся сладкий аромат и пропитал собой трепещущий воздух. Архита поднял руку и бросил в пламя еще немного благовоний. Покончив со всеми жертвенными обрядами, он ждал, склонив голову. Тогда статуя Марса шевельнулась, и загремел щит с гербом бога. Раздался странный звук, как будто глухой шепот, и послышалось одно-единственное слово: «Победа!» Архита возрадовался и, воздав дань Марсу, вернулся к себе, с надеждой ожидая предстоящей битвы. Он ликовал, как жаворонок, взмывающий ввысь.