Тайная сила - Луи Куперус Страница 18

На следующий день, когда ван Элдерсма уже ушел на службу, Ева, занятая домашними делами и расхаживавшая по дому в саронге и кабае, увидела, что к дому по дорожке идет Франс ван Хелдерен.

– Можно к вам? – крикнул он.

– Конечно! – крикнула в ответ Ева. – Заходи. Но я иду в кладовую.

И она показала ему свою корзинку с ключами.

– Через полчаса я должен быть у резидента, но я пришел рановато… вот и решил заглянуть к вам.

Она улыбнулась.

– Но я вся в делах! – сказала она. – Идем вместе в кладовую.

Он пошел за ней следом, на нем был черный люстриновый пиджак, ведь он шел к резиденту.

– Как Ида? – спросила Ева. – Хорошо ли она спала после вчерашнего спиритического сеанса?

– Неважненько, – ответил Франс ван Хелдерен. – Думаю, лучше ей больше в этом не участвовать. Ночью то и дело просыпалась, бросалась мне на шею и просила прощения, не знаю за что.

– А я вот совсем не нервничала, – сказала Ева. – Хотя так и не поняла, что это было.

Она открыла дверь кладовой, позвала кухарку – кокки, обсудила с ней меню. Кухарка страдала нервным недугом – латта [35], и Ева ради забавы время от времени дразнила ее.

– Ла… ла-илла-лала! – закричала она.

Кухарка вздрогнула и повторила сказанное, потом пришла в себя и принялась просить прощения.

– Буанг, кокки, буанг [36]! – воскликнула Ева.

Кухарка, поддавшись внушению, тотчас бросила поднос с плодами рамбутана и манго на пол, потом опомнилась и с извинениями принялась собирать фрукты с пола, качая головой и щелкая языком.

– Идем отсюда, – сказала Ева Франсу. – А то она разобьет еще и яйца. Идем отсюда, кокки, айо, клувар [37]!

– Айо, клувар! – повторила старая кухарка. – Простите, ньонья [38], хватит, ньонья!

– Идем посидим в задней галерее, – предложила Ева ван Хелдерену.

Он пошел за ней.

– Ты такая веселая, – сказал он.

– А ты нет?

– Нет, мне грустно в последнее время.

– Мне тоже. Я как раз вчера об этом говорила. Это из-за воздуха в Лабуванги. Остается только дальше крутить наш стол.

Они сели в задней галерее. Он вздохнул.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Ничего не могу с собой поделать, – сказал он. – Я тебя люблю, не могу без тебя жить.

Она помолчала.

– Ты опять за свое… – сказала она с упреком.

Он не ответил.

– Я же тебе говорила, я не создана для любви. Я холодная. Я люблю моего мужа, моего сына. Давай останемся друзьями, ван Хелдерен.

– Я пытаюсь бороться с собой, но ничего не получается.

– Я нежно отношусь к твоей Иде и ни за что на свете не хотела бы сделать ее несчастной.

– А мне кажется, что я ее никогда не любил.

– Ван Хелдерен…

– Может быть, любил только ее хорошенькое личико. Хоть она и белокожая, но все равно она нонна. Со своими капризами, ребяческими трагедиями. Раньше я этого не понимал. А теперь вижу. Я и до тебя встречал европейских женщин. Но ты стала для меня откровением, благодаря тебе я узнал, что такое женское очарование, грация, художественный вкус… Все, что есть в тебе экзотичного, резонирует с моей экзотичностью.

– Я очень ценю твою дружбу. Пусть между нами все останется как есть.

– Порой я схожу с ума, порой я мечтаю… что мы вместе отправимся в путешествие по Европе, поедем в Италию, в Париж. Порой я вижу нас вместе в закрытой комнате, у огня, ты говоришь об искусстве, я – о современных социальных учениях. А потом я вижу нас в более интимной обстановке.

– Ван Хелдерен…

– Сколько бы ты меня ни предупреждала, мне это не помогает. Я люблю тебя, Ева, Ева…

– По-моему, ни в одной стране люди друг в друга так не влюбляются, как здесь, в тропиках. Это наверняка из-за жары…

– Не убивай меня своим сарказмом. Ни одна женщина не вызывала у меня в душе и теле такого отклика, как ты, Ева…

Она пожала плечами.

– Не сердись, ван Хелдерен, но я не выношу банальности. Будем благоразумны. У меня чудесный муж, у тебя милая женушка. Мы с тобой хорошие друзья и прекрасно понимаем друг друга.

– Ты очень холодная.

– Я не хочу портить счастье нашей дружбы.

– Дружбы!

– Да, дружбы. После моего домашнего счастья я ничто не ценю так высоко, как дружбу. Без друзей я бы не могла жить. Я счастлива со своим мужем и сыном, и после них мне нужнее всего мои друзья.

– Чтобы они тобой восхищались, чтобы тебе было над кем царить, – сказал он сердито.

Ева посмотрела на него.

– Возможно, – холодно сказала она. – Возможно, у меня есть такая потребность. У каждого свои слабости.

– А у меня мои, – сказал он горько.

– Будет тебе, – ответила она более мягко. – Давай останемся добрыми друзьями.

– Я глубоко несчастен, – сказал он глухим голосом. – Мне кажется, будто я все на свете упустил. Я никогда выезжал за пределы Явы и чувствую свою ущербность, оттого что никогда не видел снега и льда. Снег… мне представляется какая-то незнакомая, неведомая чистота. Мне никогда не приблизиться к тому, к чему я стремлюсь. Когда я увижу Европу? Когда я перестану восхищаться «Трубадуром» и попаду на вагнеровский фестиваль в Байройт? Когда я дорасту до тебя, Ева? Я как насекомое без крыльев – вытягиваю свои усики, стараясь нащупать… как пойдет дальше моя жизнь. С Идой, с тремя детьми, в которых я вижу черты их матери… Я еще много лет буду служить контролером, потом, возможно, стану ассистент-резидентом… да так им и останусь. Потом получу отставку или сам уйду, поселюсь в Сукабуми и буду коптить небо, живя на свою маленькую пенсию. Все, к чему я стремлюсь, оказывается пустышкой…

– Но ты же любишь свою работу, ты хороший сотрудник. Элдерсма всегда говорит: кто в Нидерландской Индии не работает и не любит свою работу, тому крышка…