Мэтр Корнелиус - Оноре де Бальзак Страница 15

— Один миллион двести тридцать тысяч экю да восемьдесят семь тысяч экю составляют один миллион триста семнадцать тысяч, — машинально сказал Корне-лиус, погрузившийся в свои подсчеты. — Один миллион триста семнадцать тысяч экю пропало!

«Он спрятал их в каком-нибудь укромном уголке», — решил король, которому эта сумма начала казаться королевски прекрасной. Так вот магнит, который постоянно притягивал его сюда: он чуял свое сокровище.

Тут вошел Куактье. Пока король рассказывал ему о происшествии, он, видя, в каком состоянии был Корнелиус, наблюдал за ним опытным глазом.

— Государь, во всем этом нет ничего сверхъестественного, — заметил врач, выслушав короля. — Наш ссудных дел мастер обладает способностью ходить во сне. Я встречаюсь уже с третьим случаем такой странной болезни. Если бы вы пожелали доставить себе удовольствие понаблюдать за ним, вы в первую же ночь, когда он подвергнется припадку, увидели бы, как этот старик совершенно безопасно ходит по самому краю крыши. У тех двух человек, которых я уже наблюдал, я заметил любопытную связь между проявлением этой болезни ночью и их дневными делами и занятиями.

— О мэтр Куактье, да ты — ученый!

— Разве я — не ваш врач? — высокомерно заявил физик.

При этом ответе у Людовика XI вырвалось движение, которое он обычно делал, когда наталкивался на какую-нибудь хорошую мысль, — заключалось оно в быстром приподнимании шляпы.

— В таких случаях, — продолжал Куактье, — люди продолжают и во сне заниматься своими делами. Так как наш больной любит деньги, то невольно остается верен своей сильнейшей склонности. Поэтому у него должны быть такие припадки всякий раз, когда он в течение дня испытывал тревогу за свои сокровища.

— Праведный боже, какие сокровища! — воскликнул король.

— Но где они? — спросил Корнелиус, который, по странному свойству нашей натуры, даже пребывая в оцепенении и поглощенный мыслями о своем несчастье, слышал разговор врача с королем.

— А! — воскликнул Куактье с дьявольским хохотом. — Сомнамбулы, проснувшись утром, совершенно не помнят своих поступков и движений…

— Оставьте нас, — сказал ему король.

Когда Людовик XI остался наедине со своим кумом, он посмотрел на него с насмешливой, холодной улыбкой.

— Мессир Хугворст, — произнес он, раскланиваясь, — во Франции все спрятанные сокровища принадлежат королю.

— Да, государь, все принадлежит вам, и вы — полный властелин над нашей жизнью и богатствами, но до сих пор вы были милосердны и брали только то, что вам необходимо.

— Послушай, куманек: если я помогу тебе разыскать это сокровище, то ты смело и без опасений можешь разделить его со мной!

— Нет, государь, я не хочу его делить, но хочу предложить его вам полностью — после моей смерти. А какой вы придумали способ?

— Мне лишь надо самому проследить за тобой во время твоих ночных прогулок. Всякий другой, кроме меня, будет опасен.

— Ах, государь, — воскликнул Корнелиус, бросаясь к ногам Людовика XI,вы — единственный человек в королевстве, которому я хотел бы довериться в этом деле, и за милость, оказанную вашему слуге, я сумею вас хорошо отблагодарить; в лепешку расшибусь, а устрою брак монсеньора дофина с престолонаследницей Бургундии. Вот сокровище! Не деньги, а земли, которые прекрасно округлят королевские владения.

— Ну, ну, фламандец, ты обманываешь меня, — сказал король, нахмурив брови, — или, значит, ты плохо мне служил до сих пор.

— Как можете вы, государь, сомневаться в моей преданности, вы, единственный человек, которого я люблю?

— Пустые слова! — сказал король, разглядывая брабантца. — Ты не должен был дожидаться этого случая, чтобы быть мне полезным. Ты в отплату хочешь оказать мне покровительство! Боже правый! Мне, Людовику Одиннадцатому! Разве ты — господин, а я — слуга?

— Ах, государь! — воскликнул старый ссудных дел мастер, — я лишь хотел приятно изумить вас известием о том, что мне удалось сговориться по вашему делу с гентцами; чтобы получить подтверждение, я и поджидал ученика Остерлинка. А что с ним сталось?

— Довольно! — сказал король. — Новая ошибка. Я не люблю, чтобы самовольно вмешивались в мои дела. Довольно! Я хочу поразмыслить обо всем этом.

Мэтр Корнелиус с юношеским проворством убежал в нижнюю залу, где находилась его сестра.

— Ах, Жанна, душенька моя, у нас здесь где-то есть тайник, куда я спрятал миллион триста тысяч экю! Ведь вор-то я, я сам!

Жанна Хугворст так и вскочила со своей скамейки, словно сиденье было из раскаленного железа. Старая дева, совсем изнурившая себя многолетним добровольным постом, так была потрясена, что вздрогнула всем телом и почувствовала ужасную боль в спине. По мере того как брат рассказывал ей о болезни, жертвой которой он стал, и о том странном положении, в котором они оба оказались, она все больше бледнела, и ее старческое лицо совершенно исказилось, хотя обычно из-за морщин трудно было разглядеть на нем какие-либо изменения.

— Мы с Людовиком Одиннадцатым дошли до того, что лжем друг другу, словно торгуем на ярмарке чудодейственными снадобьями, — закончил он свой рассказ. — Ты понимаешь, дитя мое, что если бы он проследил за мною, то один овладел бы секретом тайника. Во всем мире только король может выследить, куда я хожу по ночам. Я не поручусь, что совесть короля, хотя он и столь близок к смерти, может устоять перед суммой в миллион триста семнадцать тысяч экю. Надо его опередить, вынуть птенчиков из гнездышка и отослать все наши сокровища, в Гент; ты одна…

Корнелиус внезапно умолк, как бы взвешивая в уме сердце этого венценосца, который ведь еще двадцатидвухлетним юношей замышлял отцеубийство. Придя к окончательному суждению насчет Людовика XI, он вскочил, как будто готовый немедленно бежать от опасности. При этом движении его сестра, сохранившая в себе слишком мало или, наоборот, слишком много жизни, чтобы вынести такое испытание, упала бездыханная наземь: она была мертва… Мэтр Корнелиус схватил свою сестру и стал во всю мочь трясти ее, приговаривая:

— Не время умирать. Успеешь потом… О! все кончено. Старая обезьяна все делала некстати!

Он закрыл ей глаза и положил на пол; но тут пробудились все добрые и благородные чувства, дремавшие в глубине его души, и, почти забыв о своих неведомо где спрятанных сокровищах, он горестно воскликнул:

— Так, значит я потерял тебя, бедный мой друг, а ведь ты так хорошо меня понимала. О! ты была сущим кладом. Вот он, мой клад! С тобою уходит мой покой и все, к чему я был привязан. Если бы ты знала, как выгодно было бы прожить еще только две ночи, ты бы уж постаралась для меня и не умерла бы, бедная малютка!.. Эй! Жанна, ты слышишь? Миллион триста семнадцать тысяч экю! Ах, если уж это не может пробудить тебя… Нет… Мертва!

Затем он сел и умолк, лишь по впалым щекам скатились две крупные слезы; потом, вздыхая время от времени, он запер залу и снова поднялся к королю. Людовик XI был поражен, взглянув на своего старого приятеля и увидев печать тяжелого горя на его лице, мокром от слез.