Взор синих глаз - Томас Гарди Страница 13

Все окна особняка были длинными и имели множество средников ^[31]; линии крыши нарушались мансардными окнами, сделанными по тому же образцу. Каменный верх каждого из этих мансардных окон, так же как и фронтоны, был увенчан гротескными фигурами, великое множество которых стояло на задних лапах, изваянными с поднятой правой передней лапой и смотрящими вправо, а также лежащими. Высокие восьмиугольные покоробившиеся дымовые трубы взмывали высоко в небеса, и тем не менее их превосходили по высоте некоторые тополя и клены на заднем плане, кои нежно шелестели своими вершинами над коньком крыши и парапетом. В каждом углу двора находились многоугольные выступы, состоявшие из контрфорсов ^[32] и окон со средниками, а далеко выступающий эркер ^[33], что брал начало из фантастической группы лепных украшений, нависал над сводчатой аркой главного входа в особняк.

Как и говорил мистер Суонкорт, ему было даровано право посещать особняк в любое время, даже когда его владелец находился в отлучке. Повинуясь письменному распоряжению хозяина, слуги проводили их в библиотеку и оставили одних. Мистер Суонкорт вскоре погрузился в изучение кипы бумаг, кою он принес из кабинета, что описал ему его корреспондент. Стефану и Эльфриде не оставалось ничего другого, кроме как бродить по особняку, ожидая, пока ее отец освободится.

Эльфрида вошла в галерею, и Стефан машинально последовал за ней. Это было длинное темное помещение, отделанное лепниной во вкусе прошлого века и столь же старомодной, что и стены самого здания. Затейливые пилястры ^[34] эпохи Ренессанса поддерживали карниз, от которого брал начало изогнутый потолок, отделанный декоративными панелями с нелепыми извивами и завитками в духе того времени. Старинные готические формы еще видны были в верхней части огромного окна, что находилось в самом конце галереи, однако во всем прочем готика повсеместно уступила место более современному глянцу.

Стефан стоял в конце галереи, глядя на Эльфриду, которая находилась в ее середине, начиная каким-то образом чувствовать, что ее подавляет это собрание теней умерших Люкселлианов, запечатленных на холсте кистью Гольбейна ^[35], Неллера ^[36] и Лели ^[37], которые, казалось, глядели на нее и сквозь нее так, словно намеревались прочесть ей мораль. Молчание, которое почти что заворожило их обоих, вдруг было прервано звуком открывшейся двери в дальнем конце галереи.

Из этой двери выбежали две маленькие девочки, которые были одеты в легкие, но теплые платьица. Их глазенки сияли; волосы разлетались во все стороны и развевались на бегу; с их румяных губ слетал чистый радостный смех.

– Ах, мисс Суонкорт, наша милая Эльфи! А мы слышали, как вы приехали. Вы собираетесь здесь остаться? Вы же наша маленькая мама, разве нет? А наша большая мама укатила в Лондон, – кричала одна из них.

– Позвольте мне обнять вас, – молвила другая, которая на первый взгляд казалась похожей на первую девчушку, но была поменьше ростом.

Их румяные щечки и желтые волосы вскоре скрылись в фалдах платья Эльфриды; она наклонилась и обняла их обеих.

– Это так странно, – сказала Эльфрида с улыбкой, обращаясь к Стефану. – В последнее время они взяли себе в обычай звать меня «маленькая мама», поскольку я очень люблю их и потому что как-то раз у меня оказалось платье, немного похоже на наряд леди Люкселлиан.

Два юных создания были благородная Мэри и благородная Кейт, которые обе едва ли достигли возраста, когда человеку под силу носить столь тяжеловесное звание. То были две дочери лорда и леди Люкселлиан, и, как это было уже сказано, их родители отсутствовали, а они остались в особняке сами, на попечении няни да гувернантки. Лорд Люкселлиан любил детей до безумия; и к своей жене стал относиться довольно равнодушно с тех пор, как она начала делать намеки, что не склонна порадовать его рождением сына.

Эти дети, сами того не сознавая, бежали к Эльфриде, ибо больше смотрели на нее как на необыкновенно милую и рослую представительницу их детского племени, чем на молодую взрослую. Возникло нерушимое правило, что, где бы она ни повстречалась с ними – в помещении или на открытом воздухе, в будний день или в воскресенье, – они по очереди обнимались с нею, прижимались на четверть минуты то к лицу ее, то к груди и разработали свою дивную систему бесчисленных ласковых имен и прозвищ для Эльфриды, на придумыванье коих так горазды наивные маленькие девочки.

Опасливые взгляды, кои девочки то и дело бросали на дверь, откуда они выбежали, привлекли внимание служанки, что появилась из этой же комнаты и положила предел сладкой свободе, кою вкушали благородные Мэри и Кейт.

– Я желала бы, чтобы вы жили здесь, мисс Суонкорт, – пропела одна из них тоненьким голосом, словно меланхоличный снегирь.

– И я хочу того же, – пропела таким же тонким голоском другая, как еще более меланхоличный снегирь. – Мама не играет с нами так мило, как вы. Я не думаю, что она сама-то умела играть, когда была маленькая. Когда же мы повидаем вас?

– Когда вам будет угодно, мои дорогие.

– И мы останемся у вас на ночь? Вот что я имею в виду под возможностью вас повидать. Мне неинтересно было бы смотреть на людей в шляпах да капорах, которые все стоят на ногах да прогуливаются туда-сюда.

– Как только вы получите разрешение вашей мамы, вы приедете к нам в гости и останетесь так надолго, как пожелаете. До скорого свидания!

Маленьких заключенных увели, а Эльфрида вновь перенесла внимание на своего гостя, которого она оставила стоять на другом конце галереи. Однако, взглянув по сторонам, она нигде его не увидела. Эльфрида заглянула в библиотеку, думая, что он мог присоединиться к ее отцу. Но мистер Суонкорт, которого теперь освещал радостный свет свечей в двух подсвечниках, по-прежнему работал один, распаковывая связки писем и бумаг и запаковывая их обратно, как было.

Поскольку Эльфрида не состояла в достаточно близкой дружбе с интересующим ее молодым человеком, чтобы оправдываться перед ним, то она, как настоящая юная леди, немедленно бросилась на его поиски, ибо это подсказывала ей порывистость, свойственная молодости, и так как в сердце ее нарождалось чувство, не в последний черед возникшее из-за дивного очерка его губ, то ей не хотелось бы упускать его из виду, а потому она, напрасно блуждая, медленно воротилась к дубовой лестнице, надувая губки и бросая по сторонам взгляды в надежде где-нибудь заприметить его мальчишескую фигуру.