Взор синих глаз - Томас Гарди Страница 12

– Я… я его знаю.

– Сейчас он находится в Лондоне. Похоже, что он вырвался в город на денек-другой и прихватил с собой леди Люкселлиан. Он пишет ко мне с просьбой отправиться в его дом и поискать один документ в его личных бумагах, который он забыл взять с собой.

– Что же он прислал тебе с письмом? – настойчиво спросила Эльфрида.

– Ключ от его личного стола, где лежат бумаги. В таких делах он не любит доверять кому-то другому. Я уже не раз выручал его подобным образом. А предложение мое состоит в том, чтобы мы славно провели послеобеденное время там – все трое. Совершим прогулку к бухте Тарген, а вернемся домой через усадьбу Энделстоу; и в то время, пока я буду искать нужный документ, вы вольны бродить по комнатам, сколько душа пожелает. Я в любое время имею право распоряжаться в усадьбе, знаете ли. Само здание хоть снаружи и не представляет собой ничего, кроме великого множества фронтонов, внутри имеет великолепный холл, лестницу и галерею; и в последней найдется несколько замечательных портретов.

– Да, все верно, – сказал Стефан.

– Стало быть, вы там бывали раньше?

– Я видел особняк, когда проезжал мимо, – ответил он поспешно.

– О да, но я упоминал о внутреннем его убранстве. А тамошняя церковь Св. Эвала гораздо старше, чем наша церковь Св. Агнессы. Я произношу проповеди в обеих церквах поочередно, вообразите. Правду молвить, я нуждаюсь в помощнике; ездить через этот парк, что тянется на две мили, да в дождливое утро, не слишком-то приятно. Если б мое тело не было столь хорошо закаленным, каковым оно, благодарение Господу, является, – тут мистер Суонкорт бросил взгляд вниз, на свое тело, словно его закалка была видимой, – я бы хрипел да кашлял без умолку весь год напролет. Когда же семья лорда уезжает, там остается всего трое слуг, перед которыми я произношу проповеди. Ну, так, стало быть, мы уговорились ехать. Эльфрида, желаешь прокатиться с нами?

Эльфрида выразила согласие; и их маленькая компания разошлась после завтрака. Когда Стефан собрался выйти из дому и сделать несколько последних замеров церкви, священник проводил его до дверей с таинственным вопросительным выражением лица.

– Надеюсь, вы спокойно отнеслись к тому, что этим утром мы не стояли на молитве всей семьей? – прошептал он.

– Да, конечно, – отвечал Стефан.

– Говоря по правде, – продолжал священник шепотом, – мы не молимся регулярно; однако, когда у нас живут гости, я абсолютно убежден, что это необходимо делать, и я всегда это делаю. Но вы, Смит, что-то в вашем лице убедило меня в том, что я могу чувствовать себя как дома; коротко сказать, вы не станете говорить мне чепуху. Ах, это напомнило мне великолепный анекдот, который я слышал давным-давно, когда был таким же беспечным молодым человеком, – какая это была история!.. Но… – Тут священник покачал головой, замыкая самому себе уста, и мрачно рассмеялся.

– Была ли это стоящая история? – спросил молодой Смит, тоже улыбаясь.

– О да, но она слишком неприличная – слишком! Ни за что на свете вам ее не расскажу, и не просите!

Стефан пересек газон и, удаляясь, слышал, как священник тайком посмеивается над своими воспоминаниями.

Они выехали в три часа пополудни. Хмурое утро превратилось в яркий день, когда повсюду разливался бледный солнечный свет, однако солнца не было видно. Беспечно катился их экипаж – стука колес почти не слышалось, цокали копыта лошади, цокали почти мелодично на белой большой дороге с заставой, коя сменялась участком пути, что шел по самому краю холма, затем преображаясь в идеально прямую линию, которая будто бы полностью растворялась в белизне небес.

Бухту Тарген – обладавшую тем достоинством, что до нее было легко добраться, – должным образом осмотрели. Затем они не спеша проехали по бесчисленным проселочным дорогам, где прямого и ровного пути не набралось бы и на двадцать ярдов, и достигли владений лорда Люкселлиана. Женщина с двойным подбородком и полной шеей, как у королевы Анны с портрета кисти Даля ^[27], отворила им ворота парка; рядом с нею стоял маленький мальчик.

– Я подам ему что-нибудь, маленькому бедняжке, – сказала Эльфрида, доставая свой кошелек и торопливо его открывая. Из недр ее кошелька выпорхнула уйма листочков бумаги, словно стая белых птиц, которые закружились в воздухе и разлетелись вокруг.

– Ну, можно не сомневаться! – молвил Стефан с легким смешком.

– Какого черта все это значит? – спросил мистер Суонкорт. – Надеюсь, это не половинки банкнот, Эльфрида?

У Эльфриды был раздраженный и виноватый вид.

– Это просто мои записи, папа, – сказала она с запинкой, в то время как Стефан выскочил вперед и с помощью маленького сынишки сторожихи собирал листочки под колесами экипажа и копытами лошади, пока все разлетевшиеся бумаги не были вновь сложены вместе.

Он отдал их ей в руки и снова сел в экипаж.

– Мне кажется, вы гадаете, что это были за клочки бумаги? – сказала она молодому человеку, как только экипаж тронулся с места и покатил по кленовой аллее. – И я вполне могу вам об этом рассказать. Это заметки для романа, который я пишу.

Она не могла не покраснеть, сделав такое признание, хотя прилагала все силы к тому, чтобы этого избежать.

– Вы имеете в виду, художественный роман? ^[28] – спросил Стефан, а мистер Суонкорт слушал их вполуха и лишь время от времени улавливал отдельные фразы из их разговора.

– Да, и называется он «ПРИ ДВОРЕ ЗАМКА КЕЛЛИЙОН, роман XV века». Я знаю, в наши дни такая проза вышла из моды, но мне нравится это писать.

– Роман, который носят в кошельке! Если бы вас ограбил разбойник на большой дороге, он остался бы в дураках.

– Да, именно так я ношу с собой свою рукопись. Настоящая же причина этому кроется в том, что я чаще всего пишу урывками на клочках бумаги, когда езжу верхом; и потому у меня всегда при себе небольшие листки бумаги – на всякий случай.

– Что вы собираетесь делать с романом, когда допишете его? – спросил Стефан.

– Я не знаю, – ответила она и повернула голову к окошку кареты, чтобы полюбоваться видом.

В этот миг они пересекли границу усадьбы Энделстоу. Проехав под приподнятой тюдоровской аркой ^[29] древних ворот из потемневшего камня, их экипаж оказался на просторном дворе, три стороны которого закрывал собою фасад особняка. Многое из того, что составляло нынешний поместный особняк, было возведено во времена Генриха VIII, однако его самые живописные и обжитые боковые корпуса относились к более раннему периоду строительства. Разрешение на то, чтоб возвести man-sum infra manerium suum ^[30], было даровано Эдуардом II, как говорилось в бумагах, «Хьюго Люкселлиану, шевалье»; но несмотря на то что слабые очертания рва и насыпного холма еще можно было различить у основания особняка, ни единого другого намека на первоначальное здание не сохранилось.