Прощай! - Оноре де Бальзак Страница 12

Жуткое молчание нависло над толпой. Полковник задыхался, не решаясь произнести ни звука, врач плакал. Прекрасное лицо Стефани слегка порозовело; но, разгораясь постепенно, румянец стал ослепительно ярким, точно у цветущей молодой девушки. Щеки ее заалели. Жизнь, счастье, одухотворенность словно пламенем пожара охватили все ее существо.

Судорожная дрожь пробежала с ног до головы по ее телу. Потом эти разом происшедшие перемены как бы приобрели одно связующее звено, и в глазах Стефани, точно небесный луч, вспыхнул огонь сознания.

Она жила, она мыслила! Она содрогнулась — от ужаса, быть может. Сам бог отверз вторично эти онемевшие уста и вновь зажег огонь в угасшей душе. Человеческая воля электрическим током пробежала по телу, давно ею покинутому, и оживила его.

— Стефани! — крикнул полковник.

— О Филипп! Это ты! — воскликнула бедная графиня.

Она бросилась в трепетно раскрытые ей навстречу объятия полковника, и поцелуй двух возлюбленных потряс всех присутствующих. Стефани разрыдалась. Но вдруг ее слезы высохли, она, словно громом пораженная, как труп застыла в неподвижности и прошептала слабеющим голосом: «Прощай, Филипп! Я люблю тебя, прощай!»

— Она мертва! — крикнул полковник, выпуская ее из своих объятий.

Старый врач подхватил безжизненное тело племянницы, пылко, точно юноша, обнял ее, отнес на кучу бревен и сел подле нее. Он глядел на графиню, приложив к ее сердцу свою старческую, ослабевшую, судорожно вздрагивавшую руку. Сердце больше не билось.

— Да, это так! — произнес он, переведя свой взгляд со словно окаменевшего полковника на лицо Стефани, озаренное той лучезарной красотой смерти, тем недолговечным ореолом, который служит для нас, быть может, залогом вечного блаженства. — Она мертва.

— О, эта улыбка! — воскликнул Филипп. — Поглядите, как она улыбается! Это невозможно!

— Она уже холодеет, — отвечал г-н Фанжа.

Господин де Сюси отошел на несколько шагов, чтобы уйти от этого зрелища, потом остановился, засвистал мотив, на который откликалась обычно его возлюбленная; но, видя, что она не приходит, он, шатаясь как пьяный, побрел дальше, все еще продолжая насвистывать и уже не оглядываясь больше назад.

Генерал де Сюси почитался в светском обществе человеком любезнейшим и отменно веселым. Не так давно одна дама говорила ему, что он достоин похвалы за неизменно хорошее расположение духа и ровность характера.

— Ах, сударыня, по вечерам, когда я остаюсь один, я дорого расплачиваюсь за свои шутки.

— Разве вы бываете когда-нибудь один?

— Нет, — с улыбкой отвечал он.

Если бы беспристрастный наблюдатель человеческой природы мог увидеть в этот миг выражение лица барона де Сюси, он содрогнулся бы, вероятно.

— Почему вы не женитесь? — продолжала дама, у которой было несколько воспитывавшихся в пансионе дочерей. — Вы богаты и знатны, обладаете талантами — вас ждет блестящее будущее, все вам улыбается.

— Да, — возразил он, — но есть одна улыбка, которая меня убивает.

На следующий день пораженная дама узнала, что г-н де Сюси ночью застрелился.

В высшем свете это необычайное происшествие вызвало разнообразные толки, каждый пытался его объяснить по-своему, сообразно своим склонностям. Причину этой катастрофы — последнего акта драмы, начавшейся в 1812 году, — видели в картах, любви, честолюбии или тщательно скрываемом распутстве. Только двое — судья и старый врач — знали, что барон де Сюси был одним из тех сильных людей, которых господь наградил злосчастным даром выходить ежедневно победителем из жестоких схваток с неким тайным чудовищем. Но если десница божья хоть на миг оставляет их, они погибли.

Париж, март 1830 года.