Побоище князя Игоря - Виктор Поротников Страница 99

А ты, брат мой, не навестил жену Игоря и сыновей его, не утешил их. Не пригласил в гости жену Всеволода и мать Святослава Ольговича потому, что вместе с Игорем затевал это дело и часть вины за случившееся на тебе лежит.

— Не было у меня сговора с Игорем, — вскричал Ярослав. — Богом клянусь, не было!

— Замолчь! — Святослав грохнул по столу кулаком. — Ты Игорю ковуев дал во главе с Ольстином и сам в поход собирался, да перетрусил в последний момент. Теперь храбрецы лежат в чужой земле либо в колодках рабских прозябают, а ты, как Иуда, отрекаешься от них, будто не пил ты с ними заздравные чаши.

В покой, наклонив голову в низких дверях, без стука вошла статная женщина в длинном белом платье из блестящей византийской бебряни [107], расцвеченном голубыми цветами. Это была супруга Святослава Радомея, дочь полоцкого князя Василька Святославича.

— Поберёг бы себя, свет мой, — тихим, грудным голосом промолвила княгиня, подходя к мужу. — Ты уже не в тех летах, чтобы так горячиться. Да и слова для своего брата как об стенку горох. — Радомея с неприязнью взглянула на Ярослава.

— Ярослав нарочно спровадил Игоря в поход к Лукоморью, ибо мешал он ему, — добавила княгиня. — О том многие говорят в Чернигове.

— Ярослав побледнел, вскочил.

— Что ты молвишь такое, княгиня?! — забормотал он. — Игорь сам себе долю выбрал. Его это был замысел, а не мой!

— Кто это подтвердит, брат, — заметил Святослав, — ведь никто из Игорева войска не спасся.

— Ольстин спасся. Он подтвердит!

— Ольстин прихвостень твой, — возразил Святослав, — ему веры нет.

— Гонец у меня был из Путивля, сказывал, дружинник Игорев по имени Вышеслав в Путивле объявился и с ним ещё один воин, — торопливо заговорил Ярослав. — Вышеслав этот был дружен с Игорем, все тайны его знал. Он подтвердит мою правоту.

— Зачем приезжал гонец из Путивля? — спросил Святослав.

— Помощи просил против поганых, коль нагрянут.

— Ну а ты что?

— Обещал пособить. Но пока тихо.

— Гляди, Ярослав, коль проведаю, что через твоё коварство сгинуло войско Игорево, не быть тебе черниговским князем, — пригрозил Святослав. — Завтра же гонца отправь за этим Вышеславом. Я сам с ним потолкую.

— Не верь Ярославу, свет мой, — вставила Радомея. — Лучше своего человека пошли в Путивль, эдак надёжнее будет.

Святослав встал из-за стола и нежно приобнял супругу за плечи.

— Может, тебя в Чернигове посадить, лада моя? — с ласковой улыбкой проговорил он. — Тогда бы я спал спокойно. Ох и времена настали, никому верить нельзя! — ворчливо добавил Святослав.

Оставшись один, Ярослав какое-то время нервно ходил по светлице от окна в глубокой нише стены до двери и обратно. Он чувствовал себя загнанным зверем, которого обложили охотники со всех сторон. Бояре черниговские давно зуб точат, не любо им, что князь у них такой невоинственный. Охотнее приняли бы к себе Игоря. Теперь, когда Игорь сгинул в степях, мужи черниговские ужо нашепчут Святославу гадостей, а тот охотно поверит всему, ибо сам обвиняет брата своего в Иудином грехе.

Один верный человек у Ярослава — Ольстин. А вдруг и он что-то замышляет?

От такой мысли Ярославу совсем поплохело. Надо немедленно повидаться с Ольстином, решил он, допытаться, всю ли правду он ему сказал о битве на Каяле-реке. Но кого послать за Ольстином? Дворец полон людей Святослава, которому мигом донесут, что брат его встречался с Ольстином на ночь глядя.

«Принесла нелёгкая Святослава, — злился Ярослав, — плыл бы из Любеча в свой Киев! Сам припёрся и жену привёз со всей челядью и дружиной! Теперь я как затворник в собственном дворце! И впрямь, никому верить нельзя».

Погоревав в одиночестве, Ярослав отправился в опочивальню, успокоив себя тем, что утром Ольстин придёт к нему сам.

В опочивальне Ярослава дожидались две юные наложницы, дочери местного торговца мёдом и воском, который таким образом пытался подружиться с черниговским князем.

Девушки были ещё совсем юны. Старшей было шестнадцать лет, младшей — четырнадцать. Однако за те три месяца, что они провели во дворце, а вернее, в ложнице князя, ими были усвоены все формы бесстыдства. Проказницы уже знали, что особенно нравится Ярославу, поэтому и на сей раз встретили своего господина совершенно нагими, распустив длинные Полосы по плечам.

Старшая, развалившись на ложе, бесстыдно развела в стороны полные бедра и поглаживала розовыми пальчиками свои гениталии, украшенные небольшим мыском рыжеватых вьющихся волос. Ярослав прозвал старшую Рыжей. Младшая принялась раздевать князя, усадив его так, чтобы он видел телодвижения её сестры.

Толстые восковые свечи, горевшие в трёх неглубоких нишах примыкающей к ложу стены, ровным ярким светом озаряли постель и лежащую на ней девушку.

Ритуал совокупления Ярослава с юными наложницами мог претерпевать некоторые изменения в середине или в конце этого действа, но только не в начале. В свои сорок шесть лет Ярослав уже не мог возгореться желанием от одного взгляда на нагое женское тело, не всегда нужный результат возникал и от прикосновений к женским прелестям. Зато если женщина начинала возбуждать себя сама, это странным образом заводило и Ярослава. И тем более раздразнивал Ярослава ни с чем не сравнимый запах женских гениталий, сочащихся соком желания.

Однако в этот вечер Ярослав повёл себя странно.

Он хоть и наблюдал за действиями Рыжей и позволил младшей наложнице раздеть себя донага, но должных перемен в нём не произошло. В глазах князя было тупое безразличие, а мужская плоть бессильно висела, хотя умелые пальцы младшей из сестёр несколько раз прошлись по всему телу Ярослава.

Когда юная наложница осведомилась о самочувствии у своего господина, Ярослав лишь досадливо крякнул и, отстранив её, направился к ложу.

— Ну чего расшоперила стёгна [108], бесстыжая! — оттолкнув Рыжую, пробурчал Ярослав. — Вам бы только в соблазн меня вводить, греховодницы! А то не думаете, что на сердце у меня печаль-кручина. Может, ныне я князь, а завтра в грязь!

— Тем более надо успевать вкушать плотских радостей, коль завтра всему конец наступить может, — не растерялась старшая: она была остра умом и языком.

— Позволь нам, князь-батюшка, развеять твою печаль-кручину, — промурлыкала младшая, поглаживая Ярослава по усам и бороде.

Ярослав завалился на постель, отдавшись во власть своих наложниц, а те принялись гладить и щекотать распущенными волосами его большое грузное тело, покрывать поцелуями лицо. Задремавшего Ярослава окутывали волны блаженства, он не заметил, как заснул...

Утром Ярослава разбудили челядинцы, сообщив, что в Посемье бесчинствуют половцы.