Побоище князя Игоря - Виктор Поротников Страница 100

Обратно в Путивль Вышеслав привёл чуть больше половины своих людей. По обоим берегам Сейма шныряли отряды половцев, и дружинникам ещё не раз приходилось браться за мечи, чтобы пробиться к городу.

Путивляне готовились к осаде и уже не чаяли увидеть Вышеслава и его ратников живыми, видя со стен, что вся округа охвачена пожарами и всюду скачут на конях степняки, рыская в поисках укрывшихся в дубравах.

Тысяцкий Борис крепко обнял Вышеслава при встрече. Он был от души рад его возвращению, ибо робел от одной мысли, что ему в одиночку придётся руководить защитой города, имея под началом всего полторы сотни плохо обученных жителей.

— Прости, друже, не сберёг я сестру твою, — печально промолвил Вышеслав, не смея взглянуть в глаза Борису. — Скончалась Горислава от раны в лесу близ Зартыя. Там мы её и схоронили.

Радостная улыбка вмиг погасла на лице Бориса.

— Не хотел ведь я её отпускать, — глухо произнёс он, — так она меня не послушалась. Светлана-то жива?

— Жива, слава богу, — ответил Вышеслав.

Он оглянулся на своих ратников, суетившихся возле коней, отыскивая взглядом Светлану, но её нигде не было.

— Здрав будь, воевода, — прозвучал рядом приятный женский голос.

Вышеслав повернулся и увидел перед собой Епифанию.

Голова её была украшена очельем из вызолоченной ткани и повязана белым платком, отчего Епифания показалась Вышеславу в этот миг необычайно молодой и красивой.

— Благодарю тебя, воевода, что сберёг дочь мою, не взяв её в поход, — промолвила боярыня и поцеловала Вышеслава в уста.

«Одну девицу сберёг, а другую погубил», — мрачно подумал Вышеслав, заметив, с каким лицом отошёл прочь молодой тысяцкий.

В тереме Вышеслава встретила Ефросинья, тоже с объятиями и поцелуями. Княгиня ласкала своего возлюбленного, не таясь ни Ефимии, ни её дочерей. Это смущало Вышеслава, который хотел соблюдать хотя бы внешнюю пристойность.

Узнав, что княжеский подъездной Онисим вернулся из Чернигова, куда его посылали гонцом, Вышеслав немедленно позвал того к себе.

Онисим явился и низко поклонился воеводе, сняв с головы мурмолку.

— Почто задержался в Чернигове? — спросил Вышеслав.

— Приболел малость, — солгал Онисим, который останавливался в Чернигове у свояченицы, недавно овдовевшей.

Заметив, что та не очень-то скорбит по умершему мужу, пронырливый Онисим однажды ночью проник во вдовью спаленку и не вылезал оттуда больше недели. На обратном пути все мысли сластолюбца были о тех жарких ночках, но разве скажешь такое воеводе!

— Что же князь черниговский, обещал дать нам подмогу? — вновь спросил Вышеслав.

— Обещал, — кивнул Онисим, — самолично обещал.

— Ну и где же подмога обещанная? Поганые у самых стен рыскают!

Онисим пожал плечами.

— Придётся тебе, мил-друг, опять в Чернигов скакать, — стоя перед Онисимом с берёзовым веником в руках (он собирался в баню), сказал Вышеслав.

У Онисима отвисла челюсть, в глазах появился испуг.

— Ка... как же так, воевода, — пролепетал он, комкая шапку. — Я и версты не проеду, как поганые меня схватят.

— А ты постарайся, чтоб не схватили, — произнёс Вышеслав тоном, не допускающим возражений.

Из княжеских покоев трусоватый Онисим вышел сам не свой. Увидев Ефимию, несущую для Вышеслава чистую рубаху и порты, злобно процедил:

— Суетитесь тут подле воеводы, умасливаете как девку красную, а ему жизнь человеческая что тебе плевок! — И застучал сапогами вниз по деревянным ступеням.

Ефимия с недоумением посмотрела подъездному вслед.

Вечером на дальнем лугу, что за речкой Путивлькой, загорелось множество костров половецкого стана. В вечерней тишине далеко разносились громкие выкрики степняков.

Путивль погрузился в печаль: грозный враг стоял у самых ворот.

— Гонца в Чернигов нужно ночью слать, — сказал Борис, совещаясь с Вышеславом, — на рассвете поздно будет. Обступят поганые город, никого не выпустят.

Вышеслав согласился с тысяцким, но кого послать?

Крепкие мужики тут нужны. Юнца послать, так он заплутает в темноте, не доедет. Старец тем более.

— Может, Василису? — предложил Борис. — Дорогу она знает и на коне крепко сидит. Опять же из лука стрелять умеет.

Вышеслав нахмурился, опустил глаза:

— Только не её. На мне и так грех за Гориславу лежит, два греха мне не потянуть.

— Тогда, может, мне попытаться? Конь у меня добрый, и сам я не промах.

— Ты мне тут нужен, — не согласился Вышеслав.

— Кого же пошлём? Онисима, что ли?

— Онисим не доедет, трусоват больно. Вот что, — добавил Вышеслав с озарением на лице, — отдай своего коня мальчонке, что из Выри к нам прискакал. Посадим его в лодку и сплавим вниз по реке мимо стана половецкого. На вёсла ты сядешь, а отрок коня, плывущего за лодкой, будет за поводья держать. Так и доберётесь до безопасного места. Путь до Сосницы обскажем мальцу, а там люди добрые помогут ему до Чернигова добраться.

Борис после некоторых колебаний согласился.

Во мраке августовской ночи с княжеского двора вышли двое мужчин и мальчик. Все трое были в тёмных одеждах, как монахи. Один из мужчин вёл за собой осёдланного коня.

В городе не было ни огонька. Тёмные низкие дома прятались за высокими частоколами и густой зеленью деревьев. Улицы были пустынны. Иногда за изгородями лаяли собаки, потревоженные шумом шагов.

Спустившись с холма, на котором стоял княжеский терем, путники двинулись дальше вдоль бревенчатой городской стены, идущей по верху древнего вала, заросшего густой травой и лопухами. Узкая тропинка вывела их к большой приземистой башне, стоявшей на мысу, служившем водоразделом между речкой Путивлькой и широким Сеймом.