Екатерина Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева Страница 99

Литератор и мемуарист того времени С.Н. Глинка сообщал, что княгиня и присоединившийся к ней Иван Шувалов просили Фонвизина не посылать «Вопросы» в «Собеседник» {812}. Но автор настаивал. Прежде чем публиковать текст, Дашкова показала его императрице. Видимо, первая реакция была резкой. Екатерина II сначала решила, что анонимная статья принадлежит Ивану Шувалову, и Дашкова не разубедила ее. Потом государыня смягчилась. В августе 1783 года она написала княгине: «Перечитывая со вниманием эту статью, я теперь нашла ее менее злой. Если бы ее можно было напечатать вместе с ответами, то она совершенно лишилась бы своего едкого характера» {813}.

Подчеркнем: «Вопросы» увидели свет в третьем выпуске журнала с согласия Екатерины II. Принято подчеркивать их обобщающий, антиправительственный характер. Но, согласно понятиям того времени, все они метили в конкретных лиц, принадлежность которых к окружению императрицы и делала текст оппозиционным.

Государыне, воспитанной во времена елизаветинских строгостей, «Вопросы» показались оскорбительными. Отчего в России ничтожные люди ходят в больших чинах, а достойные пребывают в тени? Драматург намекал на отставку своего покойного покровителя Н.И. Панина. Отчего некоторые «наши умники и умницы» слывут за границей «дураками»? Здесь задевался князь Г.Г. Орлов, сошедший после смерти жены с ума. «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне и весьма большие?» {814} Тут содержался выпад против Льва Нарышкина.

Как видим, и круг друзей, и круг врагов у Фонвизина и Дашковой был одинаковым.

Екатерина ответила от лица «Дедушки», помнившего прежние царствования: «Молокососы! Не знаете вы, что я знаю. В наши времена никто не любил вопросов, ибо с иными и мысленно соединены были неприятные обстоятельства; нам подобные обороты кажутся неуместны… Отчего? Отчего? Ясно, оттого, что в прежние времена врать не смели, а паче — письменно» {815}.

Что значит «неприятные обстоятельства»? Вопросы прежде задавали в Тайной канцелярии под пыткой. Показав «свободу языка», автор удостоился прямой угрозы.

Позволительно задуматься: только ли «Вопросы» вызвали раздражение Екатерины II? Ведь она сама пропустила их в печать. В том же выпуске Дашкова попыталась смягчить позицию Фонвизина. В послании «О истинном благополучии», касаясь пороков: жадности к богатству, к чинам, к могуществу, — она соскользнула к опасному обобщению: «Сии страсти не только пагубны частным людям, но приключили падение великим государствам» {816}. Жало критики традиционно, как делал еще Панин, коснулось фаворитов: «Не можно представить себе равного могущества тому, каковое имел Сеган, римского кесаря Тиберия любимец. Важнейшие чины были на него возложены; власть имел он беспредельную; судьбина всех римских граждан зависела от его произволения… Казалось, долженствовал бы он сделаться благополучнейшим из смертных; но вместо того гнусными своими деяниями сделался извергом человечества» {817}.

Кто скрыт под именем «Сеган»? Кто из екатерининских вельмож имел «власть беспредельную», на кого были возложены важнейшие чины? Эти строки возникли тогда же, когда и трепетные письма «милостивцу» Григорию Александровичу. Но если в частной корреспонденции с Потемкиным говорит «благоразумная мать», пекущаяся о чинах сына, то в журнальной статье слышан голос родной сестры «моралиста» Александра Воронцова.

Нападок на светлейшего государыня не любила. Князь был ее защитой перед лицом метущегося двора. Неудивительно, что после третьего выпуска императрица вдруг заявила: новых материалов от нее не будет. Настоящий удар. Ведь текстами Екатерины II из 2800 страниц заполняли примерно полторы тысячи.

Дашкова попыталась спасти ситуацию, написав два материала: «Искреннее сожаление об участи господ издателей Собеседника» и «К господину сочинителю “Былей и Небылиц” от одного из издателей Собеседника». Но в них не удержалась — вступила в полемику: «Ничто не спасет Вас от дерзости людей невоспитанных… Глубочайшее Ваше презрение к их образу мыслей не может быть доказано сильнее, как помещением в Собеседнике бедных их творений». Финальный вывод: «Держитесь принятого Вами единожды навсегда правила: не воспрещать честным людям свободно изъясняться» {818} — звучал как назидание.

Страсти разбушевались нешуточные. Пришлось опять просить. И снова Дашкова сбилась на поучения. Неугодные авторы «были, есть и будут, но их существование Вас всех менее удивлять должно». По поводу злополучных вопросов княгиня, опять в шутливой форме, ссылалась на Англию: «Есть (не помню, однако, в какой части света) одно государство, народ коего почитается весьма просвещенным. У него такой обычай, что все обо всем и у всякого спрашивают» {819}. Стоило бы написать «со всякого».

Ответ напоминал ведро холодной воды: «Существует ли где вопрошательный народ, того не ведаю… но, не быв пророком, предсказать нетрудно, где ко времени и кстати отвечательный наверно найтися может» {820}.

Отзвук этого конфликта слышится у Державина: Дашкова «разругала всех, где досталось и самой императрице… Императрица, поблагодарив ее за труд, пожаловала в награждение 25 тысяч рублей и не велела к себе впускать в назначенный после обеда час для упражнения в литературе. Сим княгиня много потеряла, ибо она вошла было через сей журнал в великую милость» {821}.