Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых - Владимир Соловьев Страница 98

«Государство к тому времени уже вовлекло человека в свой тяжелый, медленный, безысходный круг: бумага, как змея, обрела парализующую силу!»

Поразительно, что исторический сюжет романа разворачивается во времена Алексея Михайловича, царя доброго, милосердного, либерального — словно не утолен народом голод по жестокости, и стóит государству ослабить полицейские функции, как этот недобор тут же восполняет сам народ в лютой, неуемной и неутоленной ненависти, тоскуя по резне.

Отнюдь не идеализируя русское историческое государство — вплоть до теперешних дней, — я считаю упрощением валить на него все грехи.

Выбор героев у Шукшина — все равно, современных либо исторических — происходил по сугубо личным причинам: по аналогии с собственными раздумьями о жизни.

Вот в чем причина его самоличного появления в своих фильмах в качестве актера: единый по существу, тройственный ипостасями.

Нервные, вспыльчивые, неприкаянные, обидчивые, злые и несправедливые, его герои были плоть от плоти их автора: не двойники, но связаны генетически, из того же теста, того же замеса. Пуповина не разорвана даже когда растянута. Они — не интеллектуалы, думать не привыкли, но нужда — политическая и духовная — заставляет, и их мозги, как жернова, перемалывают пережитое и перевиденное.

Всерьез и полноценно рассказал про все это Шукшин только однажды — в рассказе «Штрихи к портрету. Некоторые конкретные мысли Н. Н. Князева, человека и гражданина».

Николай Николаевич Князев, живя в райгородке и ремонтируя телевизоры, исписал «по совместительству» восемь общих тетрадей своими мыслями о государстве. И к кому бы ни обращался Князев со своими тетрадками, все смотрят на это его занятие как на опасное чудачество, а на его размышления — как на несбыточную утопию.

Государство — это многоэтажное здание, все этажи которого прозваниваются и сообщаются лестницей. Причем этажи постепенно сужаются, пока не остается наверху одна комната, где и помещается пульт у правления.

…Представим себе это огромное здание в разрезе. А население этажей — в виде фигур, поддерживающих этажи. Таким образом, все здание держится на фигурах. Для нарушения общей картины представим себе, что некоторые фигуры на каком-то этаже — «X» — уклонились от своих обязанностей, перестали поддерживать перекрытие: перекрытие прогнулось. Или же остальные фигуры, которые честно держат свой этаж, получат дополнительную нагрузку: закон справедливости нарушен…

Шукшиным схвачена важная черта современной ему русской жизни — доморощенное русское правдоискательство, политически акцентированное и заостренное.

Для окружающих такой правдоискатель выглядит безумцем — и к нему соответственно относятся.

Между прочим, этот рассказ Шукшина был воспринят скорее иронически, чем всерьез — еще один чудик нашелся! В упомянутой уже статье в «Правде» у меня вычеркнули вышеприведенную цитату из этого рассказа, удивившись, что я принимаю героя всерьез. Так испокон веков обезвреживали на Руси правдоискателей…

А между тем отечественное искусство, обнаружив в народе тетрадочную эту манию, отнеслось к ней с полным вниманием.

Вышел в то время на экраны фильм «Премия» по сценарию Александра Гельмана — там бригадир Потапов (в классном исполнении Евгения Леонова), придя в ужас от бардака на стройке, где он работает, приносит в партком свои тетрадочки — с более локальными, чем у Князева, но не менее острыми наблюдениями.

У Бориса Слуцкого есть свой Николай Николаевич Князев, хоть и не названный поименно — в стихотворении «Косые линейки» (привожу с сокращениями):