Открытие природы - Андреа Вульф Страница 98

Большинство доводов, которые он спустя годы изложит в «Происхождении видов», уже вызрели, но педантичный Дарвин не торопился что-либо публиковать, пока не выработает твердых доказательств, подтвержденных фактами. Подобно тому, как он записывал столбиком все за и против, прежде чем сделать предложение Эмме ^{1501}, теперь он сводил в систему все относившееся к его теории эволюции, прежде чем представить ее миру.

Если бы они смогли толком побеседовать в тот раз, то Гумбольдт, возможно, познакомил бы Дарвина со своими идеями мира, управляемого не балансом и неизменностью, а динамическим изменением, – теми, с которыми он вскоре познакомится в первом томе «Космоса». Вид представляет собой часть целого, соединенную и с прошлым, и с будущим, напишет Гумбольдт, более изменчивую, нежели «неподвижную» ^{1502}. В «Космосе» он заговорит также о недостающих звеньях и о «промежуточных шагах», представление о которых могут дать окаменелости ^{1503}. Он напишет о «циклических изменениях», переходных фазах и постоянном обновлении ^{1504}. Проще говоря, природа у Гумбольдта представляла собой «живой поток». Все эти идеи были предвестницами эволюционной теории Дарвина. Недаром впоследствии ученые стали называть Гумбольдта «преддарвиновским дарвинистом» ^{1505}. (Гумбольдту не довелось прочесть «Происхождение видов»: он умер до издания этого труда в ноябре 1859 г. Но он комментировал другую книгу – изданные в 1844 г. без указания автора «Следы естественной истории Творения» Ричарда Чемберса. В этой книге, в отличие от дарвиновского «Происхождения видов», нет научных доказательств, но она содержит такие же поджигательские утверждения об эволюции и трансмутации видов. В конце 1845 г. в научных кругах Британии ходили слухи, что Гумбольдт «почти во всем поддерживает эти теории» ^{1506}.)

Вышло так, что они с Дарвином не обсудили этих идей. А вот история с сибирской рекой не выходила у Дарвина из головы ^{1507}. Потом, в январе 1845 г., через три года после визита Гумбольдта в Лондон, близкий друг Дарвина Джозеф Долтон Гукер наведался в Париж. Зная, что там в очередной раз находится по своим научным делам Гумбольдт, Дарвин воспользовался возможностью: он попросил Гукера прояснить вопрос с флорой на берегах той сибирской реки. Он настаивал, чтобы Гукер первым делом напомнил Гумбольдту, что его «Личное повествование…» повлияло на всю его, Дарвина, жизнь. Дальше, покончив с лестью, Гукер должен был расспросить Гумбольдта о «реке в Северо-Восточной Европе с различающейся флорой на двух берегах».

Гукер поселился в одной с Гумбольдтом гостинице – «Отель де Лондр» в Сен-Жермене ^{1508}. Гумбольдт был, как всегда, рад помочь, тем более что Гукер заинтересовал его новыми сведениями об Антарктике. За год с небольшим до этого он вернулся из четырехлетнего плавания, части так называемого Магнитного похода. Он участвовал в поиске Южного магнитного полюса, который вел капитан Джеймс Кларк Росс, – экспедиции в рамках британской части гумбольдтовской программы создания всемирной сети наблюдательных пунктов.

Как и Дарвин, 27-летний Гукер превратил для себя Гумбольдта в героя почти мифических масштабов. При личной встрече с ним, 75-летним, в Париже Гукер сперва испытал разочарование. «К своему ужасу, – признавался Гукер, – я увидел маленького пузатого немца, а не лихого путешественника ростом шесть футов, каким его воображал» ^{1509}. Это была вполне типичная реакция. Многие представляли себе легендарного немца могучим, чуть ли не «Юпитером во плоти» ^{1510}. На самом деле Гумбольдт никогда не был широкоплечим верзилой, а в старости вдобавок сгорбился и исхудал. Гукер не мог себе представить, что этот маленький утомленный человек был некогда покорителем Чимборасо; впрочем, он быстро взял себя в руки, а скоро и вовсе подпал под обаяние старого ученого.

Они заговорили о своих общих друзьях в Британии и о Дарвине. Гукера позабавила манера Гумбольдта цитировать себя и свои книги, но он был впечатлен остротой его ума. Он сохранил, по оценке Гукера, «великолепную память и способность к обобщениям» ^{1511}. Гукер пожалел, что с ним нет Дарвина, ведь вдвоем они бы сумели ответить на все вопросы Гумбольдта. Разумеется, Гумбольдт, как всегда, говорил без умолку, сообщал Гукер Дарвину, но «его мозг сохранил былую мощь» ^{1512}. Ничто не доказывало этого лучше, чем его ответ на вопрос Дарвина о сибирской реке. Речь шла об Оби, доложил Дарвину Гукер, – реке, через которую Гумбольдт переправился по пути в Барнаул после стремительной скачки по зараженной сибирской язвой русской степи. Гумбольдт поведал Гукеру все, что знал, о распределении растительности в Сибири, хотя после его экспедиции в Россию минуло уже более пятнадцати лет. «По-моему, он говорил без передышки больше двадцати минут», – писал Гукер Дарвину ^{1513}.