Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима - Нюма Дени Фюстель де Куланж Страница 97

У нас нет точной информации о составе сената, совета, управлявшего Спартой. Скорее всего, должности были выборными, но в выборах принимали участие только равные. Избрание в сенат считалось высшей наградой за достойную жизнь, посвященную общественному благу. Нам неизвестно, что именно понималось под достойной жизнью – богатство, происхождение, заслуги, каким был возрастной ценз. Очевидно, одного происхождения было недостаточно, раз проводились выборы. Можно предположить, что в городе, «который очень любил деньги и где богатым было позволено все», основное значение имело богатство» ^[191].

Только равные имели гражданские права, только они принимали участие в собраниях; только они в Спарте были тем, что понимается под словом народ. Из этого класса выбирались сенаторы, пользовавшиеся огромной властью. Недаром Демосфен говорит, что в тот день, когда человек входит в состав сената, он становится властителем толпы. Этот сенат, в котором цари были простыми членами сената, управлял государством точно так, как всегда управляло аристократическое сословие. Ежегодно избирались магистраты, выбор которых зависел от аристократии, имевшей неограниченную власть. Таким образом, в Спарте была республиканская форма правления; у нее были все внешние признаки демократии: цари-жрецы, ежегодно избираемые магистраты, сенат и народное собрание. Но народ состоял всего лишь из двухсот, или трехсот, человек.

Таким было управление в Спарте со времен Ликурга и особенно после учреждения должности эфоров. Аристократия, состоявшая из нескольких богачей, надела железное ярмо на илотов, лаконцев и даже большую часть спартанцев. С присущей ей ловкостью, энергией, беспринципностью, не заботясь о соблюдении моральных норм, она удерживала власть в течение пяти веков, но она возбуждала сильную ненависть, и ей пришлось подавить много восстаний.

Нам ничего не известно о заговорах илотов, как, впрочем, известны и далеко не все заговоры спартанцев. Мудрое правительство стремилось сделать все возможное, чтобы стереть из памяти даже воспоминание о них. Тем не менее история не забыла некоторые из этих заговоров. Известно, что колонистами, основавшими Тарент, были спартанцы, пытавшиеся свергнуть правительство. По неосмотрительности поэт Тиртей открыл всей Греции, что во время мессенских войн группа заговорщиков задумала добиться раздела земель. Вот что рассказывает об этом Аристотель: «…когда одна часть населения оказывается слишком бедной, а другая, напротив, слишком благоденствует; это бывает чаще всего во время войн; и это случилось в Лакедемоне во время мессенской войны, что ясно видно из стихотворения Тиртея под названием «Благозаконие», некоторые, терпя бедствие из-за войны, требовали передела земли».

Что спасало Спарту, так это бесконечные раздоры между низшими классами. Илоты враждовали с лаконцами, мотаки презирали неодамодов. Они не могли создать коалицию, а у аристократии было достаточно сил, чтобы справиться с каждым из враждебных классов.

Цари пытались сделать то, что не мог сделать ни один из классов. Все, кто стремился выйти из зависимого положения, в котором их удерживала аристократия, искали поддержки у низших классов. Во время персидской войны Павсаний задумал упрочить царскую власть и улучшить положение низших классов, свергнув олигархию. Спартанцы казнили Павсания, обвинив в сговоре с персидским царем; но его настоящим преступлением, скорее всего, было желание освободить илотов. В истории можно насчитать большое количество царей, изгнанных эфорами. Нетрудно догадаться о причине их изгнания. Согласно Аристотелю, спартанские цари, чтобы иметь возможность выступать против эфоров и сената, становились демагогами ^[192].

В 397 году до н. э. заговор едва не привел к свержению правительства олигархов. Руководителем заговора был некто Кинадон, не принадлежавший к классу равных. Каждого, кого он хотел привлечь к заговору, Кинадон приводил на агору ^[193] и заставлял пересчитывать всех граждан; их было около семидесяти, включая эфоров и сенаторов.

Тогда Кинадон говорил своему спутнику: «Эти люди наши враги; остальные четыре тысячи, заполняющие площадь, наши союзники». На этот раз илоты, лаконцы, неодамоды объединились и стали сообщниками Кинадона. Все испытывали такую ненависть к своим господам, что не было среди них ни одного, кто бы не заявлял, что «с удовольствием съест их живьем». Но для правительства Спарты не существовало тайн. Эфоры объявили, что во время совершения жертвоприношений от имени города прорицатель заявил, что боги указывают на какой-то ужасный заговор. Заговорщиков арестовали и тайно казнили. Олигархия была спасена.

С одобрения правительства неравенство продолжало усиливаться. Пелопоннесская война и походы в Азию способствовали увеличению денежного потока, хлынувшего в Спарту, но деньги распределялись неравномерно, те, кто и так были богаты, обогащались еще больше. Одновременно с этим исчезают мелкие собственники. Если во времена Аристотеля было порядка тысячи землевладельцев, то спустя сто лет их осталось около сотни. Вся земля находилась в руках нескольких собственников, которые для обработки земли использовали труд рабов, и это в то время, когда не было ни промышленности, ни торговли. Получалось, что бедным негде было зарабатывать на жизнь. Таким образом, в Спарте были те немногие, у которых было все, и все остальные, у которых не было ничего. В «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха мы находим описание спартанского общества. «Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское владычество, наводнили собственный город золотом и серебром. И однако, пока семьи, сохраняясь в том числе, какое установил Ликург, соблюдали такое правило наследования, что отец передавал свое владение только сыну, этот порядок и это имущественное равенство каким-то образом избавляли Спарту от всяких прочих бед. Когда же эфором стал некий Эпитадей, человек влиятельный, но своенравный и тяжелый, он, повздоривши с сыном, предложил, чтобы впредь каждый мог подарить при жизни или оставить по завещанию свой дом и надел кому угодно. Эпитадей внес этот законопроект только ради того, чтобы утолить собственный гнев, а остальные приняли его из алчности и, утвердив, уничтожили замечательное и мудрое установление. Сильные стали наживаться безо всякого удержу, оттесняя прямых наследников, и скоро богатство собралось в руках немногих, а государством завладела бедность, которая, вместе с завистью и враждою к имущим, приводит за собою разного рода низменные занятия, не оставляющие досуга ни для чего достойного и прекрасного. Спартиатов было теперь не более семисот, да и среди тех лишь около ста владели землею и наследственным имуществом, а все остальные нищею и жалкою толпой сидели в городе, вяло и неохотно поднимаясь на защиту Лакедемона от врагов, но в постоянной готовности воспользоваться любым случаем для переворота и изменения существующих порядков» ^[194].