Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века - Алиса Ганиева Страница 97

Валя — это жена Агранова. То есть пока муж истязает подследственного, его жена будет бегать по поручению жены истязаемого. Какое-то босховское сумасшествие!

Лиля, видно, писала Эльзе о подобных же мелочах (письма не сохранились), глухо упоминая, что почти не выходит и никого не принимает. Тем не менее она находила в себе силы передавать сестре вопросы сотрудницы Наркомата пищпромышленности, жены командарма Уборевича (тот еще на свободе, но вот-вот пойдет по тому же делу, что и Примаков), которая интересовалась, как лучше составить меню ресторана в советском павильоне на Всемирной Парижской выставке 1937 года. Арагон, кстати, участвовал в открытии выставки — он теперь возглавлял газеты, и их с Эльзой светская жизнь била ключом. Они ходили на благотворительные вечера, заказывали себе фраки и вечерние платья. В Москве тем временем открылся музей Маяковского, и Лиля передала туда целую кучу предметов, включая собственные фотографии, трость, мыльницу и шляпы поэта. Даже рулетку и маджонг.

А вокруг Примакова продолжала плестись железная сеть. Ему вменялось в вину, что они с военным атташе в Великобритании Витовтом Путной (его схватили сразу вслед за Виталием) возглавляли военную организацию, имевшую целью свержение Сталина. Агранова же назначили начальником Главного управления государственной безопасности (интересно, поздравила ли друга Лиля?). Но сразу после возвышения и под Аграновым начал шататься пол: Ежов понизил его в должности и выселил из кремлевской квартиры.

Когда Брики справляли 25-летие свадьбы (Женя подарила им открытку с киской и котиком), газеты напечатали выступление Ворошилова на пленуме ЦК ВКП(б). Имя Примакова впервые упоминалось в числе «врагов народа». Над Лилей навис дамоклов меч. Люди стали ее избегать, директор музея Маяковского сменила улыбки на сухость, затормозился выход тех книг Маяковского, в которых значилось ее имя. Лиля стала прикладываться к бутылке каждый вечер.

Начали еще глубже выкашивать армейскую верхушку. Сейчас историки всё чаще говорят, что заговор был настоящий: Тухачевский, Якир, Примаков и другие военачальники и вправду мечтали сместить Сталина, Ворошилова и прочих пастырей, ведших страну в тупик. Покушения, говорят, обдумывались и в 1934-м, и в 1935 году, а последнее было якобы назначено на 1 мая 1937-го. В тот день на Красной площади сновало в два раза больше, чем обычно, шпиков в штатском, а Ворошилов взял с собой револьвер — на всякий случай.

В апреле Примакова стали зверски избивать. Спать ему давали по два-три часа, да и то в допросном кабинете, при свидетелях. Туда же приносили убогую пищу. Он был обут в лапти, небрит и нестрижен. Обвиняли уже не в мелочи вроде попытки грохнуть Ворошилова — обвиняли в заговоре против Сталина и правительства и в шпионаже в пользу Германии. В общем, обычный для 1930-х годов бред. В конце концов к маю из Примакова и Путны были выбиты показания на Тухачевского, Якира, Фельдмана и др. Задаваясь вопросом, что же в итоге сломало Виталия Марковича, некоторые называют Лилю, причем ссылаются в основном на ее гэпэушное удостоверение. Валюженич приводит цитату из одного журналистского расследования:

«Наконец ему устроили очную ставку с Лилей Брик, его очередной женой. После Маяковского, знаменитого, богатого, Лиля со своим вечным Осей лихорадочно искала нового покровителя. Ей повезло — на нее клюнул прославленный герой Гражданской войны. Устроившись под одеялом Примакова, постельная искусница покорила предводителя Червонного казачества. Примаков не знал, что Лиля и Ося являются давними и надежными агентами Лубянки. На очной ставке он сам в этом убедился. Лиля своими обличениями повергла его в настоящий шок. Эта “парижская штучка” имела острый глаз и чуткий слух.

Долгое одиночное заключение не действовало на Примакова. Его сломили показания Лили Брик. Ей удалось узнать слишком много. Он понял, что упорствовать дальше глупо. Не мальчик же он, который, разбив мячом стекло, испуганно твердит: “Это не я!” Примаков попросил бумагу и принялся писать» ^[469].

Версия довольно глупая — не стала бы Лиля душить саму себя! Другое дело, что ее действительно могли вызвать к Ежову во время начавшегося процесса (предположительно в мае 1937-го) и в обмен на жизнь и спокойствие выспросить, кто бывал у них дома и что она слышала. Да и Яне жена непутевого комкора тогда слепо верила и могла наболтать ему с три короба. В пятидесятые годы Лиля рассказывала писателю Юлиану Семенову: «Я — чем дальше, тем больше — замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна… Может быть, они действительно хотели свалить тирана? Или тот играл с ними, организовав провокацию?» ^[470]

Измученного Примакова еще до признаний привели в сталинский кабинет. Сталин обозвал его трусом. У лишенного сна Примакова началась истерика, потекли слезы. Он кричал, что ни в чем не виновен, но потом всё подписал — как и все остальные, включая Тухачевского, причем последний — на удивление быстро: «Основание заговора относится к 1932-му году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузо, Примаков, Путна и др. <…> Первоначально в этой организации троцкистского влияния не было, но в дальнейшем оно было привнесено Путна и Примаковым, которые бывали за границей, где поддерживали связь с Троцким» ^[471].

По одной из версий, к Тухачевскому привели любимую дочь и грозили изнасиловать ее при нем. Показания на военных дал и бывший начальник Примакова командарм Борис Шапошников — его тут же повысили до начальника Генштаба РККА. Странно, но Лилин салон, где, собственно, и крутились все эти заговорщики, а Тухачевский выплясывал в костюме бродячего скрипача, в деле никак не фигурирует. Маршал Тухачевский, кстати, и вправду сам изготавливал скрипки, неплохо пиликал и дружил с Дмитрием Шостаковичем, которого незадолго до этой катастрофы тоже прищучили — за «сумбур вместо музыки». Так вот, мало того что Лилю никак не привлекают к делу — ее теперь с усиленной вежливостью приглашают в музей в Гендриковом, и она заседает на тамошних совещаниях. Значит, кто-то сверху дал Брикам зеленый свет?

На скамье подсудимых тем временем оказались маршал Тухачевский, командармы 1-го ранга Якир и Уборевич, командарм 2-го ранга Корк, комкоры Путна, Эйдеман, Фельдман, Примаков (девятый, первый заместитель наркома обороны Ян Гамарник, предчувствуя арест, застрелился). Были также арестованы четыре сотни высоких военных чинов. Агранова же еще понизили и отправили работать в Саратов. Там Яня в отчаянии принялся фальсифицировать троцкистские заговоры направо и налево, будто желая своим рвением вернуть милость начальства.

Закрытое заседание Специального судебного присутствия Военной коллегии Верховного суда СССР прошло 11 июня 1937 года. Обвиняемые пронзительно каялись, клялись в преданности Сталину, идеям революции и Красной армии, умоляли о снисхождении — все, кроме Примакова. Мало того, Примаков произнес горячую речь, в которой приравнял и себя, и всех товарищей по несчастью чуть ли не к коварнейшим из архизлодеев. Даже судьи были впечатлены. Возможно, что, озвучив навязанный прокурорами текст, он надеялся на обещанное смягчение участи. По другой версии, Примаков намеренно доводил обвинения до абсурда и не валился Сталину в ноги, подчеркивая нелепость и абсурдность происходящего.