Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева Страница 96

Важно отметить, что, с точки зрения процедуры, в действиях столичных священников не было ничего удивительного. Именно так и следовало поступать с любым человеком, состояние которого заставляло окружающих подозревать его в одержимости: прежде всего требовалось удостовериться в реальности самого явления, а уже затем приступать к его искоренению. Об этом любой практикующий экзорцист мог прочесть в одном из многочисленных пособий, распространившихся в Западной Европе в XVI в. и подробно описывавших порядок действий местных церковных и светских властей при выявлении случаев одержимости ^[985]. Тем не менее, относительно «казуса» Марты Броссье назначенная епископом Парижским комиссия не смогла прийти к единому мнению. С точки зрения братьев-капуцинов и столичных теологов, девушку действительно одолевали демоны; присутствовавшие же на сеансах экзорцизма врачи посчитали ее обманщицей ^[986].

Существовала, однако, дополнительная и весьма серьезная проблема, заключавшаяся в том, что высказывания Марты, которые она позволяла себе делать на публике (или, если довериться свидетельствам ее экзорцистов, которые позволял себе делать ее главный демон, Вельзевул), были весьма опасного свойства. Как отмечал в своем «Дневнике» Пьер де л’Этуаль (1546–1611), девушка «приводила много удивительных [доводов] против гугенотов»: она называла их пособниками дьявола и уверяла, что каждый день Сатана вербует себе новых адептов из жителей Ла Рошели и других городов, остававшихся оплотом протестантизма во Франции ^[987]. Иными словами, заявления Марты шли вразрез с политикой религиозной толерантности, провозглашенной в Нантском эдикте, который положил официальный конец Религиозным войнам во Франции ^[988].

Эдикт, как известно, был принят далеко не всеми французскими католиками и породил как скрытое сопротивление, так и многочисленные открытые выступления против Генриха IV (1553–1610). Король, подписавший этот документ 30 апреля 1598 г., добился от Парижского парламента его регистрации лишь 25 февраля 1599 г., т. е. всего за месяц до прибытия Марты в Париж ^[989]. Неудивительно, что девушку, выступавшую против «новой религии», столь тепло встретили столичные капуцины, принадлежавшие к наиболее яростным противникам политики веротерпимости в этот период ^[990]: они не только постарались взять в свои руки проведение сеансов экзорцизма, но даже поселили семейство Броссье в принадлежавшем им аббатстве св. Женевьевы ^[991].

Вне всякого сомнения, появление Марты оказалось противникам политики религиозной толерантности очень кстати, и они поспешили использовать ее заявления как дополнительное оружие собственной пропаганды ^[992]. Однако в неменьшей степени — и по той же самой причине — данный случай заинтересовал и обеспокоил самого Генриха IV и его партию «политиков» (умеренных католиков), которые совершенно справедливо расценили выступления девушки как угрозу проводимому ими курсу ^[993]. Уже 2 ¿преля 1599 г. Парижский парламент поручил своему лейтенанту по уголовным делам, Пьеру Луголи, произвести арест Марты, что и было исполнено на следующий день. Девушку заключили в тюрьму Шатле, где 4 и 5 апреля она вновь подверглась медицинскому осмотру, в который раз не давшему, впрочем, однозначного ответа о ее состоянии ^[994].