Дзержинский. От "Астронома" до "Железного Феликса" - Илья Ратьковский Страница 93

Весной-летом 1918 г. Дзержинский практически жил в своем кабинете в ВЧК, хотя был прописан у своей сестры Ядвиги Эдмундовны Кушелевской в Успенском переулке, а затем на Петровке под часто используемой им фамилией Доманский. Только осенью 1918 г. он получил квартиру в Кремле ^[888]. Однако и в это время он ее редко использовал, практически все время находясь на Лубянке ^[889].

Питался он здесь же, тем, что давали чекистам. Ничего особенного себе не позволял. Не считал возможным хоть что-то особенное получать в период дефицита продовольствия в стране. Характерно воспоминание А. С. Мессинга: «Однажды в первый год Советской власти в Москве, на Сретенке, она встретилась с Юлианом Лещинским, и они вместе зашли в какое-то кафе. Хозяин этого кафе, услышав их польскую речь, разговорился с ними и угостил очень вкусными пирожными, что по тому времени было невероятной роскошью. Уходя, Лещинский захватил с собой несколько пирожных и отнес их на Лубянку, 11, Дзержинскому, желая его попотчевать. Но кончилось это большим конфузом. Дзержинский категорически отказался есть пирожные, заявив:

— Как вы могли подумать, что сейчас, когда кругом люди голодают, я буду лакомиться пирожными!

Лещинский потом признавался, что чуть не сгорел со стыда» ^[890].

Напряженная работа в ВЧК накладывалась на переживания о семье, находившейся в Швейцарии. Там проживала его жена Софья Мушкат с их сыном Яном. В то время он не имел физической возможности давать о себе знать семье. Только в середине августа (примерно 22-го числа) он отправил короткую записку жене:

«Дорогая!

Прости, что не пишу. Душою с вами, а времени нет. Я постоянно, как солдат, в бою, быть может, последнем…

Целую вас.

Твой Ф. Д» ^[891]. К письму он приложил 250 рублей.

Более пространное письмо Дзержинского к жене датировано 29 августа 1918 г. В нем он писал: «В постоянной горячке, я не могу сегодня сосредоточиться, анализировать и рассказывать. И я живу тем, что стоит передо мной, ибо это требует сугубого внимания и бдительности, чтобы одержать победу. Моя воля — победить, и, несмотря на то, что весьма редко можно видеть улыбку на моем лице, я уверен в победе той мысли и движения, в котором я живу и работаю. Это дает мне силы…» ^[892].

Очевидно, что имело место и явная усталость, и желание увидеть семью. Об этом желании было известно многим.

Вопрос о поездке Дзержинского за границу возник в середине сентября 1918 г. Уже в письме в Швейцарию от 24 сентября 1918 г. Дзержинский известил жену, что, может быть, ему удастся приехать к ней и сыну «на несколько дней, мне надо немного передохнуть, дать телу и мыслям отдых и вас увидеть и обнять. Итак, может быть, мы встретимся скоро, вдали от водоворота жизни после стольких лет, после стольких переживаний. Найдет ли наша тоска то, к чему стремилась. А здесь танец жизни и смерти — момент поистине кровавой борьбы, титанических усилий…» ^[893].

Очевидно, что уже к этому времени поездка Дзержинского в Швейцарию рассматривалась в большевистском руководстве. Возможно, что инициатива могла исходить от В. И. Ленина, который присутствовал 16 сентября 1918 г., впервые после ранения 30 августа 1918 г., на заседании ЦК РКП (б). Однако, как нам представляется, более заинтересован был в поездке Я. М. Свердлов. Отъезд Дзержинского существенно менял баланс сил в политическом руководстве Советской России. В случае отъезда Дзержинского (так и произойдет) его обязанности вновь бы выполнял Я. Х. Петерс, человек, безусловно, более тесно связанный с Я. М. Свердловым. Дзержинский же был фигурой, более близкой Ленину.