Путь диких гусей - Вячеслав Софронов Страница 91

— Ночью надо отправить охотников, чтоб забрали оружие и сняли кольчуги с убитых, — говорил он Качи-Гирею и Умар-беку, сидящим возле него у ярко пылающего костра.

— Ночью можно и в крепость прорваться, — высказал смелое предположение Умар-бек.

— Нет, многих положим, а чего добьемся? Возьмем их измором. Сколько у нас убитых?

— У меня лишь трое легко ранены, — сообщил один. Другой кивнул головой, подтверждая, что и среди его людей обошлось без потерь.

— Вот и ладно, — потер ладони Едигир, — так и воевать надо. Пусть воины шалаши ставят и греются по очереди. Направьте побольше народа, чтоб валили деревья. Будем засеки на дорогах делать. Не выпустим их из этой ловушки ни одного. Я это им обещаю! — потряс он кулаком в сторону крепости.

К ним подошла, мягко ступая по неглубокому снегу, Зайла-Сузге и, стряхнув снег с шапки Едигира, наклонилась к нему, прошептала так, чтоб не слышали остальные мужчины:

— Когда за сыном поедем?

— Подожди малость, — смущаясь своих беков, Едигир отодвинул ее рукой, — столько ждали и еще подождем.

— Тогда отпусти меня одну, — не сдавалась она.

— Нет, — хан был неумолим, — сейчас они всполошатся, как блохи на обгорелой шкуре, и начнут рыскать по округе. Не искушай судьбу…

— Иркебай идет! — раздался крик дозорного.

Тот, успевший уже обсушиться, медленно подходил к костру, а за ним четверо воинов вели со связанными сзади руками пленного Алтаная. Лицо у ханского башлыка было бледно от потери крови, и он с трудом шел, стараясь не упасть на глазах врагов. Смерти он не боялся, ведь всю сознательную жизнь и ходил и спал с ней в обнимку. Раз пришло время, значит, так тому и быть. Единственное, о чем жалел, что не погулял вволю и умрет не в родном ауле, где лежат все мужчины его рода.

И Едигир и Зайла-Сузге узнали старого башлыка, и каждый воспринял его пленение по-своему: Едигир с радостью, что ближайший сподвижник его главного врага находится у него в руках; Зайла с грустью подумала, что так же связанного могли привести к этому костру и ее брата, а выбирать меж двух любимых ею мужчин не так-то легко.

"Зачем эта война мужчинам? — подумалось ей. — Неужели когда-то люди начнут жить без убийств и не будет страданий?"

…Когда Кучуму доложили, что Алтанай или погиб в подготовленной коварными сибирцами ловушке на реке, или взят в плен, то он в бессилии с ожесточением заскрежетал зубами.

— Что же я без тебя делать стану, старый вояка? На кого опереться, кому довериться?

Они находились в шатре вместе с Карачой-беком и двумя шейхами, неторопливо и сосредоточенно перебирающими четки.

— Аллах велел мстить за гибель ближних, — не поднимая глаз, проговорил один из них.

— Всех идолопоклонников надо вырезать под корень, пока они не признают истинной веры и не примут слова пророка нашего Магомета: "Поклоняйтесь Аллаху, бойтесь его и повинуйтесь мне". А кто не примет этих слов, тот познает смерть, — степенно добавил второй, помоложе.

Карача взглянул на Кучума и отметил про себя, что теперь у хана остался лишь один советник и исполнитель, он, Карача-бек, а значит, близок тот день, когда он из безродного улусника станет главным человеком в Сибирском ханстве. Чуть помолчав, не желая перечить шейхам, которым никогда не возражал и сам Кучум, он заговорил туманно и намеками.

— Наш народ живет в темноте и неверии в божественное. Им ближе лесные боги, которых можно и наказать и попросить о мелкой услуге. Темным народом легче управлять.

— Может, ты и прав, Карача, но, только соединив всех людей моего ханства в единый кулак и дав им веру в единого и всемилостивого Аллаха, можно думать о единстве ханства. Пусть они верят хоть болотным, хоть небесным или иным духам, но Аллах должен быть един для всех, а хан есть единственный наместник его на земле.

— Прости, хан, но и в твоем войске не было единства, хотя все они верили в Аллаха.

— Воздается только за то, что сделано, — все так же тихо ответил Караче старый шейх.

— Хан, твои верящие в Аллаха начальники предали тебя. Сперва сбежал молодой стервец Сабанак, а сегодня сдался в плен пьяница и бабник Алтанай. А ведь ты им верил!

— Тьфу на твои поганые слова! — вскочил Кучум на ноги. — Я и сейчас им верю, и моли своих богов, что ты пока еще жив. Еще раз услышу столь грязные слова, прикажу отрезать твой поганый язык.

— Говорить правду всегда труднее, нежели льстивые слова, — потупился визирь, — но раз мне приказано молчать, то я закрою свои уста. — И Карача поднялся, приняв обиженный вид, чтоб выйти из шатра.

— Погоди, — примирительно произнес Кучум, — я не отсылал тебя, побудь здесь. Нужно еще решить, как поступать дальше.

— Я уже сказал Ата-Бекиру, чтоб был готов ночью уйти из городка и пробираться за подмогой.

— А какой смысл сидеть нам в этом вороньем гнезде, продуваемом всеми ветрами, и ждать, когда проклятые сибирцы возьмут нас голыми руками? Если они еще не перекрыли все дороги, то завтра непременно сделают это. Надо уходить отсюда.

— Но куда? — с удивлением воззрился на него Карача.

— В степь, — коротко бросил хан, — нам нужны союзники и их поддержка. Пойдем в Барабу, к ногаям, туралинцам. У сибирского хана все равно есть враги среди соседей. Мы найдем для себя сильных друзей и позовем их с собой в поход. Сибирское ханство стоит этого. У меня еще нет жены, а ведь мой род очень знатный род. Все знают, что сам хан Чингиз был нашим предком. И если я попрошу у какого-то хана его дочь, чтоб она стала моей женой, то никто не посмеет мне отказать.

— Хан прав, — закивали головами шейхи, а Карача прикидывал, стоит ли ему уходить с Кучумом или лучше под благовидным предлогом остаться в родных краях. Потому он никак не отреагировал на пространную речь потомка великого кагана, сотрясателя Вселенной.

— А тебя, мой визирь, — усмехнулся Кучум, словно читал мысли Карачи, — я оставлю здесь, чтоб ты доносил мне, как у них идут дела. Объяснишь им, а сибирцы народ доверчивый, что я хотел предать тебя смерти, и потому ты бежал. И, зная твой нрав, уверен, что ты внесешь раздор в их ряды, действуя хитростью, как прутом, когда его засунут в муравейник. Вот тогда я вернусь в Кашлык. И приведу с собой новые сотни воинов, которые поднимут на копья любого, кто встанет мне поперек дороги.

— И когда же хан собрался уходить? — Карача был поражен изменившимися столь внезапно намерениями Кучума.

— Сегодня ночью. Как только стемнеет. Поэтому Ата-Бекир пойдет не один, а со всеми моими нукерами.

— Может, будет лучше, если я уйду с тобой?

— Нет, со мной ты только выберешься из крепости, там дело твое. Увидимся по весне, когда прилетят первые птицы на сибирские озера.

— Если я доживу до того времени…

— Все в руках Аллаха, — и Кучум повернулся спиной к своему визирю, давая понять, что их разговор окончен. Сидевшие молча шейхи никак не отреагировали на заявление хана об уходе из городка. Может, они обсудили все заранее, еще до прихода Карачи?