Эскадренный броненосец “Ростислав”. (1893-1920 гг.) - Рафаил Мельников

“Ростислав” был седьмым из числа восьми эскадренных броненосцев (до 1892 года – броненосных кораблей), предусматривавшихся 20-летней (1883-1902 гг.) программой создания Черноморского флота. В сравнении с первыми тремя, почти однотипными кораблями “Екатерина II”, “Синоп”, “Чесма” (схожим с ними был и “Георгий Победоносец”) и одиночными “Двенадцатью Апостолами” и “Тремя Святителями”, построенными в 1886-1892 годах, “Ростислав” представлял собой уже четвертый конструктивный тип, существенно отличавшийся от предшественников. Таковы были зримые последствия неустойчивости технических решений и разброда тактических взглядов, царивших тогда на флотах мира.

Происходившее с переменным успехом состязание брони и артиллерии приводило то к созданию знаменитых русских поповок-тихоходных кораблей круглой в плане формы, закованных в толстую броню и вооруженных самыми мощными в то время орудиями, то к появлению вовсе не имевших броневого пояса громадных быстроходных кораблей типа “Лепанто” (Италия, 1880 год), но зато вооруженных сверхмощными для тех лет пушками калибра 431 мм. Не прекращались и попытки создать универсальные многоцелевые корабли небольшого водоизмещения, пригодные как для действий вблизи берегов, так и в открытом море. Одной из них и стал проект “Ростислава”.

Постоянная беда русского флота – жесткая ограниченность бюджета Морского министерства (Россия по военным расходам являлась, быть может, самым миролюбивым государством!) – в условиях резкого удорожания становившихся все более сложными кораблей не позволяла, в отличие от ведущих морских держав, закладывать сразу по несколько однотипных броненосцев на разных верфях. Повышению стоимости судов способствовала и неразвитость в России системы частных верфей – следствие ее технико-экономической отсталости, – заставлявшая правительство содержать убыточные казенные заводы, и повальная коррупция среди чинов Морского ведомства. Неизбежная в этих условиях длительность постройки кораблей, затягивавшаяся подчас на долгие годы, приводила к тому, что ко времени постройки следующих судов серии накапливалось множество технических новшеств, требовавших внедрения. Из-за этого конструктивный тип корабля изменялся, чаще же всего – при неустойчивости тактических взглядов – становился принципиально иным.

Весомым было и влияние (да простят это автору современные ревнители монархической идеи!) авторитарного режима российского самодержавия с его узаконенным произволом по отношению к личности, почти нескрываемым презрением к науке. Неукоснительно охранявшаяся система сословных ограничений не позволяла получать высшее образование “кухаркиным детям” и способствовала введению на флоте в 1885-1887 годах новых Положений о прохождении службы и новых чинах, искусственно создавших опасную пропасть между благородным строевым офицерством и обслуживающими его разного рода “спецами” – от инженеров до медиков. А чтобы эти парии флота лучше помнили свое место, у них отняли даже военные чины, заменив их “званиями” по специализации. Вот и получалось, что в штабе эскадры обслуживание механизмов на судах курировал по должности “флагманский инженер-механик” в “звании” флагманского инженер-механика, а постройкой корабля на верфи в качестве строителя руководил “старший помощник судостроителя”!

В условиях такого фальшивого аристократизма, принижавшего роль личности, научного знания и творческого интеллекта, трудно было ожидать проявления высот мысли и глубины анализа явлений, больших знаний, внутренней культуры и последовательности в принятии и обосновании стратегических, тактических и проектных решений.

Вместо всесторонней оценки влияния различных факторов на тактико-технические элементы будущего корабля и расчетной проработки принимаемых решений обычно довольствовались примитивными показателями (вроде числа орудий на тонну водоизмещения) и столь же однобокими софизмами, призванными подкрепить то или иное предвзятое мнение. Вся аналитическая работа по выявлению преимуществ, недостатков и последствий принимаемых решений сводилась к адмиральской говорильне созывавшихся на заседания комитетов и комиссий “знахарей” (выражение И.А. Шестакова) и борьбе вкусов, когда даже серьезные доводы могли отвергаться без обсуждения. Именно таким получилось, как мы увидим, заключительное обсуждение проекта “Ростислава”. Конечно, не оставался в стороне и российский бюрократизм с его поразительно замедленным темпом рассмотрения вопросов в Морском техническом комитете (МТК) и других учреждениях, когда решение, дошедшее до исполнителя, нередко заменялось созревшим к тому времени в высшей инстанции новым.

Дело усугублялось отсутствием координации в деятельности инстанций и учреждений, а также абсолютным согласием, даже со стороны, безусловно, талантливых и инициативных людей, со сложившимся рутинным порядком вещей. Все это с некоторыми вариациями повторялось от проекта к проекту, но при создании “Ростислава” упомянутые неблагоприятные факторы проявились особенно ярко.“Ростислав” задумали как тип малого корабля, который, располагая мощной артиллерией эскадренного броненосца, отличался бы небольшим водоизмещением, хорошей мореходностью и уменьшенной осадкой, позволявшей действовать в прибрежных районах Черного моря. Идея такого корабля витала на всех флотах мира – казалось, что после фатального опыта низкобортных кораблей – американского “Монитора” (1861 год) и английского “Кэптена” (1870 год), затонувших в Атлантике после недолгих плаваний, достигнутый уровень техники позволит наконец в пределах небольшого водоизмещения соединить достаточные боевую мощь и мореходность. Броненосцами нового типа стали русский “Гангут” (1890-год, 6000 т, 15 уз, одно 305-мм, четыре 229-мм и столько же 152-мм орудий), американский “Техас” (1892 год, 6500 т, 17 уз, два 305-мм и шесть 152-мм орудий), и французский “Адмирал Трехуар” (1892 год, 6610 т, 16 уз, два 305-мм и восемь 100-мм орудий). В силу наметившейся тенденции, а также, по-видимому, в связи с бюджетными трудностями седьмой черноморский броненосец и решили построить малотоннажным.