Кирилл и Мефодий - Юрий Лощиц Страница 9

Но, выйдя однажды из своего извечного уклада, как же непросто было к нему теперь снова вернуться! Стоило отвалить куда-то на запад вестготам, как подоспели гунны. Только рухнула, рассыпалась, как прогнивший мех, гуннская орда, а из причерноморских степей уже накатили авары. А там и болгарские ханы объявились, и им тоже, как и гуннам с аварами, захотелось воевать против ромеев. И опять — при поддержке славянских племён. Не то чтобы славяне были такие уж паиньки или простаки, чтобы их кто-то, более задиристый и жадный, подбивал постоянно на кровавые затеи. Но сто, двести лет беспрерывных военных предприятий переродят кого угодно.

Византийские хроники VI–VII веков запестрели сообщениями о новых и новых вторжениях славян в северные пределы Византии. В 551 году, перейдя Дунай, они захватили Ниш, город, где когда-то родился Константин Великий, устремились оттуда на юг и в первый раз серьёзно угрожали Фессалоникам. 581 годом пометили летописи их второй приход из Паннонии и Далмации в пределы Македонии — с новой угрозой Солуни. Автор VI века Иоанн Эфесский так сообщал о том вторжении: «И прошли они стремительно через всю Элладу, по пределам Фессалоники и Фракии всей. Они захватили много городов и крепостей; они опустошали и жгли, и захватывали в плен, и стали властвовать на земле и живут на ней, властвуя, как на своей собственной, без страха, в продолжении четырёх лет».

Да где там четырёх! В том же десятилетии отряды славянских военных переселенцев из Македонии спустились в Фессалию, Аттику, добрались до Коринфа, проникли на Пелопоннес, в область древней Спарты, повсеместно оседая на прочное жительство, давая свои наименования сёлам и урочищам. И ещё 200 лет после этого византийский Пелопоннес будет объясняться по-славянски.

Почти на исходе того века, в 597-м, теперь уже совместно с аварами, славяне снова пытались взять штурмом Солунь. «…Они приготовили осадные машины и железные бараны, огромные камнемётные орудия и так называемые черепахи, покрыв их сухими кожами; потом, переменив намерение, чтобы те не повреждены были горячей смолою, употребили кожи недавно убитых быков и верблюдов, прикрепя их к машинам гвоздями… стрелки их метали стрелы подобно зимним облакам», — писал очевидец.

В «Книге чудес святого Димитрия» говорится о том, что небесный покровитель Солуни ещё не раз и не два спасал город от нашествий язычников. Но разве не большее чудо состояло в том, что молитвами святого Солунянина славяне, в конце концов, расселившись в окрестностях города, вернулись к мирному труду своих прадедов?

Ромейские императоры пусть не сразу, но сообразили, что с разбойными славянами можно и нужно входить в общение. Только не на языке молитв, а на грубом, зато легко понимаемом языке взаимной корысти. Юстиниан Великий ещё в 546 году отправил к антам посольство с увесистым багажом золота и подарков. Славянским князьям-архонтам было предложено перейти на постоянную, щедро оплачиваемую военную службу империи и охранять отныне границу по Дунаю от гуннов. Бытует предание, что сам Юстиниан, родившийся в крестьянской семье в Иллирии, был славянином и в детстве носил имя Управда. Так это или нет, но славнейшему из василевсов Византии славянские вторжения из-за Дуная доставляли слишком много хлопот, чтобы не искать способов переманить их на свою сторону, пусть и таким ненадёжным средством, как деньги. Впрочем, среди наёмников в его войсках были и отряды гуннов.

Живший уже в X веке император Константин Багрянородный в своём историческом трактате сообщает, что попытки как-то приручить славян предпринимали и преемники Юстиниана Великого, в частности Ираклий I.

Последнему, действительно, удалось успешно расселить в обезлюдевшем из-за беспрерывных нашествий Иллирике славянское племя сербов. Предполагалось, что они станут здесь надёжным заслоном против аварских каганов. Возможно, Ираклий воспользовался донесением о том, что где-то к северу от Дуная тамошние славяне, возмущённые притеснениями со стороны пришлых авар, подняли восстание. Во главе его стоял некий вождь по имени Само. Этот решительный архонт вроде бы даже замышлял создать свою славянскую империю.

При том же Ираклии произошло полное заселение малолюдных Македонии и Фессалии славянами — землепашцами, нёсшими одновременно пограничную службу. У сербов до сих пор сохраняется понятие, обозначающее поселенцев такого рода: граничары. Сродни русским казакам.

Но во второй половине VII столетия этническая обстановка на Балканах снова сильно изменилась. На этот раз в связи с приходом в Придунавье протоболгар-тюрок хана Аспаруха.

Так на балканских границах Византии появилось, пока в зачаточном виде, новое царство, которому предстояло пережить империю ромеев, — Болгарское. По ходу дела хану удалось объединить свои орды с уже обитавшими здесь семью славянскими племенами. В авангарде союзного воинства во фракийские и мизийские пределы ромеев вступили славяне из племени северцы или север.

Византийский летописец Феофан рассказывает, что в 687 году василевс Юстиниан II совершил успешную военную акцию против болгар и славян. Громадную часть этих славян отчасти насильно, отчасти добровольно он перевёз через Босфор в Малую Азию, предоставив им для постоянных военизированных поселений область Опсикий. Из этих новых граничар, обязанных оберегать юго-восточные границы империи от арабов и персов, василевс сколотил отряд в 30 тысяч боевых единиц, а всего новосёлов, вместе с семьями, там оказалось не менее 80 тысяч.

На 762 год пришлось ещё более грандиозное переселение славян из охваченного смутами Болгарского царства в Малую Азию. На этот раз их насчитали свыше 200 тысяч душ. Император Константин Копроним предоставил им земли в провинции Вифинии, по рекам Артана и Сатариос. Об этой славянской архонтии нам ещё не раз придётся говорить.

Насильственная или добровольная миграция разных народов и племён, населявших империю и сопредельные земли, применялась Константинополем всё чаще, — по мере того, как прогибались и сокращались под натиском извне границы Византии, а внутри её от войн, болезней и голода запустевали целые области.

Олимп Вифинский?

Но вернёмся в IX век — осевое время этого повествования. Где же искать оставшуюся безымянной в житиях Мефодия славянскую архонтию, в которой он занимал пост стратига в течение целых десяти лет?

По понятным причинам исследователи чаще всего указывают на Македонию. Она из нашего далека глядится самой «славянской» частью тогдашней Византии. В выборе такого адреса, возможно, сказывается и подсознательное сочувствие к совсем ещё молодому Мефодию. Мол, служить в Македонии было бы «удобнее» ему самому; да и его родители чувствовали бы себя спокойнее, зная, что сын — поблизости, в наиболее мирном теперь из всех славянских округов империи. И друнгарий Лев вроде бы обладал достаточным авторитетом, чтобы военно-государственная карьера Мефодия началась как можно ближе к Фессалоникам.

Но ведь и Верея была близко, и Фессалия лежала ненамного дальше и тоже была густо заселена славянами.

А Пелопоннес? Почему не допустить, что именно Пелопоннес, в IX веке больше славянский, чем греческий, мог стать той архонтией, в которую Мефодия определили правителем?