Война – святее нету слова - Александр Теренин Страница 9

Вдруг сильные порывы ветра стали раскачивать парашют и быстро сносить его в сторону, туда, где темнел густой лес. Поняв это, Белоусов начал энергично помогать стропами, стараясь скользить за пределы аэродрома.

Земля встретила его колючими ветками и сильным ударом. Не удержавшись на ногах, летчик упал, наткнувшись на что-то острое, ободравшее щеку, и тут же вскочил, держась за стропы. Потянул их на себя, но парашют не поддавался. Как шапка, накрыв пушистую ель, он светлым пятном белел в ночи. Стащить его можно было, только обрезав стропы. «Этого еще мне не хватало!» – подумал летчик, освобождаясь от лямок. Пошарив по карманам, он вытащил маленький перочинный нож.

С трудом перерезав прочные нити строп, Белоусов стащил с ели непокорный парашют, спрятал его в яму и забросал всем, что попало под руку. Возня с парашютом изрядно вымотала его, и он, обливаясь потом, повалился на мох. Стучало в висках, из-под шлемофона струился пот, едко щипля ободранную щеку, ныла подвернутая нога. Раскинув руки и закрыв глаза, он часто дышал, чувствуя, как бешено колотится сердце. Несколько минут спустя он очнулся. Явь напомнила о себе затихающей стрельбой и удаляющимся гулом самолетов.

Все случившееся с ним смутным туманом всплыло в его возбужденном сознании, и тут же, заглушая собой все другие чувства, острая боль защемила сердце. «Что с экипажем? Неужели все погибли? После взрыва стрелки не ответили. А Тимохин? Он же видел, как тот выбирался из кабины. А вот успел ли он выпрыгнуть? Самолет падал почти отвесно, и, может быть, он не сумел покинуть его?»

Еще не успев отдышаться, Белоусов сел поровнее, продолжая вслушиваться. Поблизости было тихо, пахло сыростью, превшими листьями и настоявшейся в тихой ночи хвоей.

Вытащив пистолет, он поднялся и осмотрелся. Затем принял решение уходить на юг от аэродрома. Летая в этот район, он хорошо помнил, что там простираются глухие места, сплошь леса, болота, озера, а на востоке местность была более обжитой. Сориентировавшись по звездам, Белоусов сделал первые шаги в темень. Однако, пройдя несколько метров, остановился, сел и быстро стянул тяжелые меховые унты, оставшись в легких хромовых сапогах. Меховые унты на три размера больше своего он выпросил на складе, немало удивив этим своих товарищей. Первые дни в эскадрилье беззлобно подшучивали над своим товарищем, глядя как тот неуклюже забирается в кабину, но на все шуточки Белоусов коротко отвечал – береженого бог бережет, и товарищи отстали. Идея надевать унты на хромовые сапоги пришла ему в голову после одного случая. Удачно отбомбившись по военному заводу Кенигсберга, он пошел на базу. Его самолет на обратном пути был подбит зенитным снарядом, и он, еле-еле перетянув линию фронта, все же вынужден был вместе с экипажем покинуть машину, выбросившись с парашютом. В воздухе унты сорвало, и он приземлился в снег в одних носках. Спасло его то, что рядом оказалась небольшая деревушка, где ему нашли старенькие валенки, а так как знать, чем бы это все закончилось. С тех пор Белоусов стал летать в сапогах и в унтах.

Поднявшись, летчик еще раз сориентировался по звездам и маленькому компасу, всегда хранившемуся в нагрудном кармане, и двинулся вперед. В лесу стояла непроглядная темень, и чтобы не выколоть себе глаза, он вытянул вперед руку, нагнул голову и побрел в лесной ночи, вслушиваясь в тишину. Кроме пистолета, компаса и маленького перочинного ножика, у него был портсигар, а в нем спички. «Спички! – мелькнуло в голове. – Их надо беречь. Во что же их завернуть, чтобы не отсырели?» Машинально ощупав карман, Белоусов убедился, что портсигар на месте, а рядом с ним зашуршала… фольга. «Шоколад!» – вспомнил он и тут же упрекнул себя за то, что перед вылетом, не удержавшись, съел почти всю плитку.

Он шел уже часа три, продираясь через кусты, спотыкаясь о сучья, камни, то одной, то другой ногой проваливаясь в невидимые темные ямы. В одном месте, зацепившись за корень, Белоусов упал, сильно ударившись локтем. Поднявшись и потирая ушибленное место, летчик прислушался. Ему показалось, что вот уже несколько минут, как в однообразные звуки ночного леса, к которым он начал привыкать, вплелись какие-то новые звуки. Они то возникали, то пропадали. Белоусов весь обратился в слух. Налетевший ветерок донес тихое урчание автомобиля. «Дорога? – пронеслось в сознании. – Откуда она здесь? Неужели сбился с направления?» Он вслушивался в доносившиеся издалека звуки минут пять, пока окончательно не убедился, что где-то впереди действительно проходит дорога. «Что делать? Куда идти?» – раздумывал он, приткнувшись к стволу дерева. Лезть назад в густой лес ему не хотелось, и, немного помедлив, он принял решение – идти к дороге.

Шум автомашин приближался откуда-то сбоку, и вскоре из-за кустов блеснул слабый свет полуприкрытых фар. Одна за другой тупорылые машины медленно ползли по насыпи. Понаблюдав за дорогой минут двадцать, Белоусов понял, что перейти ее здесь не удастся, и пополз назад к лесу.

В полумраке наступающего дня стали различимы кусты, поваленные деревья, кучи сухих веток. Ночное блуждание по лесу вымотало Белоусова, и он, выйдя на край вырубки, остановился, обдумывая, куда же идти дальше. Обходить вырубку, чтобы попасть в другой лес, темнеющий вдали, было далековато, и, немного подумав, он решил спуститься в овраг. В овраге было еще темно и сыро, и идти здесь ничуть не легче, чем по лесу. На каждом шагу он натыкался на камни: острые и круглые, шершавые и гладкие, отполированные водой и покрытые слизью. Намокшие от ночной росы и болотной жижи сапоги скользили, и ему то и дело приходилось, как канатоходцу, балансировать руками или хвататься за крутой берег, осыпая вниз груду мелких камней. Наконец он добрался до большого валуна, перегородившего ручей, и попытался его обойти. Но первая же попытка закончилась неудачей. Оступившись на гладком камне, он свалился в ручей и больно ударился коленом. Идти дальше не было сил, и летчик решил немного отдохнуть. Усталость вмиг навалилась тревожной дремотой, опутавшей невидимыми путами все тело. В утомленном мозгу замелькали какие-то пестрые картинки: тут было и детство, и фронтовые друзья, и еще непонятно что, собранное и перемешанное в воспаленном сознании. Из забытья его вырвал вдруг долетевший откуда-то неясный звук. Вначале ему показалось, что это птица, но, обеспокоенно прислушавшись, он понял, что этот непонятный скрипучий звук не может быть птичьим. Так скрипели ступеньки на веранде старого деревянного дома. Белоусов замер. Обостренное опасностью сознание отметило, что звуки доносятся сзади и сверху, и тут же до его слуха четко донеслось негромкое покашливание промерзшего человека. Инстинктивно поджав ноги, летчик осторожно повернул голову влево…

Постовая вышка стояла на самом краю оврага. Большая часть ее была не видна из-за круто уходившей вверх стены оврага, и на фоне уже светлого неба Белоусов успел заметить только смотровую площадку, обшитую еще не успевшими потемнеть от дождей досками, и нахохлившегося на ней караульного. Приставив к глазам бинокль, тот смотрел куда-то вдаль, изредка поправляя сползающую лямку автомата. Увидев это, летчик сгорбился, сжался за валуном, насколько было возможно, и замер в напряжении, лихорадочно обдумывая свое положение. Как всегда в минуты наибольшей опасности его мозг начал работать четко, спокойно, он погасил первый испуг и страх, готовый схватиться за сердце, заставил хладнокровно и быстро искать нужное решение. А оно было одно – немедленно уходить. Именно немедленно, пока в овраге еще было сумеречно. Осторожно, стараясь не шуметь, Белоусов подтянул к себе валявшиеся рядом унты, тихонько поднялся и медленно двинулся к повороту оврага. До него было метров 30, не более, но эти несколько десятков шагов показались ему вечностью. Наконец он добрался до круто падающей стены, завернул за нее и побежал.