Война – святее нету слова - Александр Теренин Страница 10

Он бежал по оврагу минут, может, 10-15, пока не понял, что вокруг уже снова лес, тот далекий лес, в который он стремился еще утром.

Выбравшись из оврага, летчик перешел на шаг, стараясь восстановить вконец загнанное дыхание. Намокшие сапоги и сбившиеся в них носки натерли ноги, и, пройдя еще сотню метров, Белоусов начал прихрамывать. В лесу давно уже рассвело. Выбрав местечко посуше и поукромней, летчик устало опустился на землю. Несмотря на холод, очень хотелось спать. Стуча зубами, Белоусов поспешно снял с ног мокрые сапоги, стащил носки и сунул ноги в меховые унты. Он уснул сразу, будто шагнул в другой мир, где с быстротой поезда в сознании замелькали различные картины.

Проснулся неожиданно и несколько секунд мучительно соображал, где он. Наконец реальность вернулась к нему, и он сразу вспомнил все, что произошло с ним.

Его знобило. Он повернулся с бока на бок, попробовал поджать под себя ноги, поплотнее прижаться к широкому стволу дерева, но озноб не проходил. И тут Белоусов вспомнил об оставшихся папиросах. Табак немного согрел и даже взбодрил его. Обдумывая свое положение, он постепенно пришел к выводу, что оно безвыходное. Подкрепившись маленькой долькой шоколада, вновь двинулся в путь.

В одном месте долго искал брод через небольшую речушку, но так и не найдя его, вынужден был лезть в обжигающую холодную воду. Перебравшись на другой берег, летчик пошел быстрее. Быстрый темп утомил его, и, измученный, он вскоре вынужден был остановиться, примостившись на отдых возле какого-то дерева.

К ночи погода испортилась. Резко похолодало. Поднявшийся ветерок суетливо шевелил где-то рядом верхушки сосен, шуршал опадающей листвой. И вдруг среди этого, уже привычного для Белоусова безмятежного лесного шума, он явственно услышал отдаленный собачий лай.

«Собаки», – молнией пронеслось в сознании. Откуда они здесь? Инстинктивно схватившись за пистолет, летчик тут же засунул его в кобуру. Что он мог сделать ночью с собаками и их проводниками, вооруженными автоматами? «Нет, здесь нужно другое решение. Какое? Искать ручей, речку, болото».

Подхватив унты, Белоусов вскочил и стремительно бросился в темноту. Он бежал, спотыкаясь, падая, натыкаясь на кусты, проваливаясь в ямы. В ручей влетел с разбега, как вбегают в море, подняв фонтан брызг. От неожиданности остановился на секунду, плеснул пригоршню воды на разгоряченное лицо и, неуклюже переваливаясь, побежал дальше, стараясь не упасть. Он бежал долго, с ожесточением переставляя налившиеся свинцом ноги, жадно хватая пересохшей глоткой холодный осенний воздух. Ему страшно хотелось пить, но он не останавливался. Каждой клеточкой своего тела чувствовал, что если остановиться, то не только бежать, даже идти уже не сможет. С каждым шагом силы покидали его, и он уже не бежал, а шатаясь, едва удерживая равновесие, брел по мелкому ручью в насквозь промокших сапогах и меховых брюках, пудовым грузом опутавших подкашивающиеся ноги.

«Нет, сволочи! Так я вам не дамся! Не дамся!», – как заклятие шептал он пересохшими губами.

Его остановило лежавшее поперек бревно. Натолкнувшись на него, понял, что перелезть и даже обойти его он уже не сможет. И, сделав два шага в сторону, теряя силы, ничком рухнул на берег ручья, уткнувшись лицом в жесткую подмерзшую траву.

Он не помнил, когда затих лай собак. Может быть, в этот момент он был в забытьи, а может быть, просто до предела уставший мозг не среагировал на этот раздражитель. Когда до его сознания дошло, что лай прекратился, он встрепенулся и быстро повернулся на спину, настороженно вслушиваясь. Кругом была тишина, и только тихий шепот ручья нарушал окружавшее его безмолвие.

К вечеру четвертого дня Белоусов вышел к большой поляне. Покрытая полегшей травой и жестким вереском, она дугой уходила вдаль, теряясь в быстро наползающих сумерках. Остановившись на окраине леса, летчик сориентировался по компасу и, наметив направление, двинулся вперед, путаясь в густой жухлой траве.

Он прошел почти половину поляны, как вдруг почувствовал, что его левый сапог зацепил за что-то твердое и упругое. «Что бы это могло быть?», – подумал он, замерев на полушаге и внимательно всматриваясь под ноги. Однако в поздних сумерках кроме полегшей травы он нечего не разглядел, и, наклонившись, стал ощупывать голенище сапога. «Проволока!» – молнией мелькнуло в сознании. Он ощутил тонкую стальную нить, уходящую в сторону. Отодвинув ногу назад, Белоусов медленно опустился на корточки, и, наклонившись, попытался определить назначение провода. «Может быть, линия связи?». И тут же его лоб покрылся холодной испариной. В полуметре от него, слегка завалившись набок, торчала мина, тускло поблескивая усиками в темноте. На мгновение летчик оцепенел, не в силах отвести взгляд от этой зловещей штуки, но затем пришел в себя, усилием воли заставив спокойно осмыслить ситуацию.

«Т-а-а-к! Значит, на этой поляне – минное поле! Ничего себе ситуация. Можно было уже не один раз взлететь на воздух», – подумал он, прикидывая, что прошел половину поляны. И вновь мурашки поползли по спине. «Ну и что же теперь делать дальше? Не сидеть же здесь до утра!» Сопоставив все варианты, Белоусов принял решение – идти вперед.

Выломав стебель вереска потолще, он тщательно прощупывал каждый сантиметр вокруг себя, проверяя каждую травинку, и только после этого осторожно переступил проволоку. И вновь, аккуратно расправляя полегшую траву, он обследовал каждый дюйм, прежде чем сделать очередной маленький шаг вперед. Еще пять раз он ощущал холод почти неразличимой в темноте проволоки и пять раз, собрав всю свою волю в кулак, переступал этот барьер смерти, пока не добрался до леса и не убедился, что здесь мин уже нет. И как только этот факт утвердился в его сознании, силы его оставили…

На пятый день своей «заполярной одиссеи» Белоусов вышел на лесную дорогу. Задумавшись, он медленно шел по ней, с трудом переставляя опухшие ноги. Сказывалась многодневная ходьба, а больше всего голод, терзавший его пустой желудок приступами резкой боли. Силы таяли, и он все чаще подолгу отдыхал. Вот и сейчас, заметив возле дороги вывернутое ветром дерево, примостился возле него, отрешенно вслушиваясь в лесные звуки. И вдруг среди этой однообразной осенней мелодии леса явственно услышал шелест птичьих крыльев. Открыв глаза, он осторожно повел головой. Невдалеке от него, на ветвях ели и ольхи, расселась стайка рябчиков. Уже давно никем не пуганные, они прихорашивались, не обращая внимания на человека. Впервые за все эти дни летчик так близко видел что-то живое, что вначале даже растерялся. Опешив, он несколько секунд смотрел на них. Затем, сообразив, потянулся за пистолетом. Одна из птиц была метрах в десяти, и он, вытащив пистолет, попытался прицелиться. Медленно подняв «ТТ», долго ловил пляшущую мушку, но вскоре понял, что в ослабевших руках – это безнадежное дело. Тогда, опустив оружие, осторожно, стараясь не спугнуть птиц, лег на живот и с упора, держа пистолет обеими руками, прицелился и выстрелил.

Даже не ощипав полностью убитую птицу, Белоусов рванул зубами кусок дичи. Но желудок не принял сырое мясо. Через несколько минут его начало рвать, и он долго отлеживался, пока вновь не пришел в себя. Отдышавшись, достал спички и, настругав тонкие лучинки, на маленьком огне начал вялить и есть кусочки мяса.