Завещание Шекспира - Кристофер Раш Страница 88

Вот почему передо мной сидел мой ранний гость в дорогих перчатках.

– Видите ли, Уилл, ее величество обеспокоена. Я здесь представляю графиню Саутгемптон, которая обратилась к лорду Бергли, лорд Бергли – к королеве, а ее величество к…

– Это приказ?

– Ну, скажем так: моя задача состоит в том, чтобы превращать желания в приказы, а приказы в свершившиеся факты. А посему нам хотелось бы, господин Шекспир (в данный момент я обращаюсь к вам как официальное лицо), употребить ваше перо на пользу нашего дела. Уверяю вас, вы об этом не пожалеете, не сомневайтесь – вам щедро заплатят.

– Так ты поэтому начал писать сонеты?

Не забегай вперед, Фрэнсис. Я понимал, что в тот момент мне нужно было заниматься чем-то помимо театра. Публика, когда-то толпившаяся у нашего входа, теперь заполняла собой чумные ямы. Театр опустел, мне нужен был покровитель. И вот он сам постучался в мою дверь. Высочайшие особы желали, чтобы я сочинил для юного графа что-нибудь, что отвлекло бы его от войны и натолкнуло бы на мысль о браке.

– Ты хочешь сказать, что «Венера и Адонис» обязаны своим появлением политическим интригам?

И денежным соображениям тоже. Деньги и политика – влиятельные рычаги, особенно когда у тебя нет денег и в политике ты ноль.

– Не понимаю, что они имеют общего с твоим искусством.

В поэме юный герой не внемлет голосу любви, поддается порыву действовать – и погибает, пронзенный клыком дикого кабана. Клык оказывается сильнее любви, и этот клык можно назвать чумой войны, просто чумой и даже, если угодно, просто клыком. Потому что, несмотря на всю свою красоту, Адонис не оставил копии себя на восхищение потомкам.

Погибни он – с ним красота умрет, а смерть ее ночь хаоса вернет.

– Но ведь ты уговаривал его сделать то, чему он так яростно сопротивлялся, – жениться!

Меня попросили – нет, мне приказали – польстить графу и убедить его сделать то, чего он делать не хотел. Я опасался, что, скорее всего, он даст гневный отпор начинающему поэту-деревенщине, вставшему на сторону Бергли. Мне нужно было завоевывать друзей, а не наживать врагов, и настроить против себя такого театрала, как граф Саутгемптон, в то время, когда театр был в глубочайшем упадке, казалось крайне неосмотрительным.

Но у меня был заказ, и я должен был его выполнить. Я привел доводы в защиту любви и против военной службы, к удовольствию его матери и покровителя и одобрению ее величества.

– Ему понравилось?

Как пчеле цветочный нектар. Он пропустил мимо ушей аллегорию, был польщен посвящением и щедро мне заплатил. А его мать втайне заплатила еще щедрее. Возможно, королева тоже вошла в долю, и даже старик Бергли распахнул свой кошелек, из которого наверняка выпорхнула не одна моль. Для меня это была тайна, покрытая мраком, и когда господин в перчатках нанес мне повторный визит, он принес мне свои извинения. А когда на стол лег увесистый кошелек, в серебристом звоне монет я услышал звонкое звучание рифмованных слов – за месяц я заработал больше, чем в театре за целый год, и явно преуспел там, где другие до меня (включая Нэша) потерпели неудачу. Сочинять для богачей было тоже своего рода актерской игрой, только более прибыльной. «Благодарю тебя, Боже, за чуму», – думал я, она меня не только пощадила, но и вознесла.

– Счастливчик Уилл.

Однако этим дело не закончилось. Я сделался своим человеком в доме Гарри и занял пост устроителя развлечений в Холборне и Титчфилде, где безбедно пережил чумные времена, став его наставником, собеседником и другом. Пока театры пустовали, у меня в распоряжении был целый частный театр, популярный в саутгемптоновском кругу.

Я написал для них «Бесплодные усилия любви» и «Укрощение строптивой» и задумал «Венецианского купца» и «Ромео и Джульетту». Для них я сочинил «Двух веронцев», где описал холостяцкую дружбу с ее достоинствами и недостатками в сравнении с романтической любовью мужчины к женщине. Благодаря Гарри я сделался известен при дворе. Я высоко поднялся на колесе фортуны и парил, как мыльный пузырь, в зачумленном лондонском воздухе. У меня и в мыслях не было, что сцена для предательства уже была приготовлена. Мне казалось, настали золотые времена.