Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Виктор Воронин Страница 87

По имевшимся в то время у меня сведениям, Лазарев являлся в Петербурге так называемым уполномоченным Центрального комитета партии социалистов-революционеров и незадолго до этого времени получил от названного Комитета поручение и деньги на восстановление здесь партийной организации. Ввиду сего нами было решено, что Богров будет работать по социалистам-революционерам и что дальнейшие сношения с ним буду вести уже я, один, без подполковника Еленского (того самого, который занимался делом социал-демократической фракции II Думы. — Авт.).

Принимая во внимание социальное положение Богрова, а также его революционные знакомства с такими лицами, как Кальманович, Мандельштам и Лазарев, мною был назначен ему оклад в 150 рублей в месяц.

Однако при дальнейших свиданиях Богров никаких существенных сведений не дал… Как выше упомянуто, Богров не вошел в местную партийную работу, почему я и не считал еще его своим "секретным сотрудником" — в принятом в практике значении этого слова… Богров заявил, что он собирается ехать за границу, причем рассчитывает получить для этого даже командировку или хотя бы только уполномочие от Комитета Общества по борьбе с фальсификацией, в котором он устроился на службу. Кроме того, Богров тогда же поднял вопрос о том, что он даром получает от меня деньги, т. к. не дает никаких сведений. Имея в виду трудность приобретения интеллигентной агентуры и принимая во внимание предстоящий вскоре его отъезд за границу, где он мог бы приобрести новые связи, я предложил ему остаться у меня на жалованье до отъезда за границу, на что Богров согласился.

В ноябре месяце Богров получил от меня последний раз содержание и мы с ним распрощались, причем он обещал, если будет что-нибудь интересное за границей, написать мне».

Как видим, Богров просто не смог вне Киева войти в революционные круги, тем более эсеровские (с которыми у него никогда не было контактов), но явно старался это сделать и не пытался дать охранке ложную информацию. Причем он сам поставил вопрос относительно отказа от жалованья, что было, мягко говоря, нехарактерно для агента, стремящегося исключительно к получению денег. Не наблюдается и никаких попыток (как и в Киеве) «выведать тайны охранки», что пытались потом утверждать некоторые апологеты Богрова из числа анархистов.

В столице у Богрова не складывается не только агентурная, но и юридическая работа, и после недолгого пребывания за границей он возвращается в Киев. Кулябко не мог не знать о возвращении агента, но сам на контакт с ним не вышел, что еще раз доказывает — никто в охранке не думал принуждать «Аленского» к продолжению сотрудничества и тем более шантажировать.

Впоследствии отсутствие в течение некоторого времени агентурной работы Богрова дало основание Курлову назвать его «бывшим секретным сотрудником», что, конечно, было принципиально неверно. Хотя «Аленский» какое-то время и не работал на охранку, это не делало его «бывшим сотрудником». Бывшим его можно было бы назвать только в том случае, если бы он был официально исключен из секретных сотрудников по причине предоставления ложных сведений или провокационной деятельности (Департамент полиции регулярно рассылал такие списки по охранным отделениям).

Богров пришел вечером на квартиру к Кулябко (что само по себе являлось серьезным нарушением требований конспирации) не с пустыми руками, а принес ему подробное письменное донесение.

Это было уже второе свидание с начальником охранки за день. За несколько часов до этого Богров встретился с начальником наружного наблюдения Киевского охранного отделения Самсоном Демидюком и, сказав, что обладает информацией о готовящемся во время киевских торжеств террористическом акте, попросил устроить встречу с Кулябко. Непонятно, почему Богров не позвонил сам начальнику охранного отделения, а сделал это через Демидюка. Непонятна и реакция Кулябко — он дал указание Демидюку привести к нему «Аденского» непосредственно в здание охранного отделения (правда, как рассказывал Демидюк, «не с парадного хода через всё отделение, а через черный ход»). «Черный ход» здесь мало что меняет. Для любого охранника азбучной истиной было то, что агентуре категорически недопустимо назначать встречи в служебном помещении. Если, конечно, не хотят ее целенаправленно провалить…

Также нельзя не отметить факта не только осведомленности Демидюка об агентурной работе «Аленского», но и непосредственного принятия у него информации! Согласно показаниям главного киевского филёра: «Богров сам явился в отделение и предложил свои услуги и был принят на жалованье в 150 руб. в месяц. Сведения, которые он начал давать отделению, всегда отличались большою точностью, и Богров пользовался большим доверием. Я сам неоднократно беседовал с ним на конспиративных квартирах, и всё, что сообщал мне Богров, — всегда подтверждалось. Я хотя заведовал только наружным наблюдением, но, благодаря доверию начальства, знал почти всех сотрудников и ходил с ним на так называемые "свидания" для отобрания от них сведений».

Звучит невероятно. Если в исключительных случаях филёры могли знать о принадлежности кого-нибудь из революционеров к агентуре, то только Кулябко мог доверить им вести работу с осведомителями.

Однако свидания в охранном отделении Кулябко показалось мало. Он выслушал информацию и назначил через несколько часов встречу у себя на квартире, куда Богров должен был принести письменное донесение, что последний и исполнил. В донесении сообщалось, что через Лазарева (о котором «Надеждин» докладывал полковнику фон Коттену) с ним ранее установил связь некий эсер с партийным псевдонимом «Николай Яковлевич», интересовавшийся — сохранил ли Богров революционные убеждения. А в конце июня Богровым было получено письмо, где вопросы о его настроении были еще более детальны. Якобы после получения письма Богров немедленно ответил, что остался анархо-коммунистом.

Уже одного этого было достаточно, чтобы понять — Богров как минимум что-то недоговаривает. Иначе ничем нельзя объяснить то, что он сообщил о письме «Николая Яковлевича» (как следовало из его информации, связанного непосредственно с ЦК ПСР) только спустя два месяца после его получения. Эсеры являлись главными объектами внимания охранки, и Богров обязан был бы немедленно сообщить руководству о случившемся.

После этого якобы «Николай Яковлевич» сам нашел Богрова на даче в Потоках под Кременчугом и сообщил о готовящемся эсерами во время киевских торжеств террористическом акте против премьера или министра народного просвещения Кассо. Одновременно он попросил найти квартиру в Киеве для ночлега и организовать доставку террористов в город моторной лодкой по Днепру.

И даже после этого Кулябко не обратил ни малейшего внимания на то, что такую важнейшую информацию «Аленский» ему немедленно не доложил. По словам Богрова, он обратился к начальнику охранки только потому, что прочитал информацию в какой-то московской газете о возможном покушении на Столыпина и узнал об утреннем самоубийстве, которое он почему-то связал с возможным покушением!

Дальнейшие действия Кулябко также не могут не поражать. Он попросил Богрова повторить всё сказанное в присутствии Спиридовича и Веригина, таким образом, раскрывая перед ними своего агента (не менее поразительно, что во время ужина перед приходом Богрова он ничего не сообщил коллегам о полученной ранее информации)! Если в отношении Веригина это с некоторой натяжкой можно оправдать тем, что тот являлся одним из руководителей Департамента полиции, то Спиридович по занимаемой должности вообще не имел никакого отношения к МВД, и, следовательно, ни при каких условиях перед ним не мог быть раскрыт секретный сотрудник.