1956. Венгрия глазами очевидца - Владимир Байков Страница 8

«Если будут проблемы — сразу обращайтесь ко мне!» — сказал он на прощание.

Мы, окрыленные таким приемом, доложили о создании советско-венгерского информцентра нашему послу. Он тоже обещал содействие, подыскал особняк недалеко от Посольства. И в дальнейшем Реваи относился к нашей вновь созданной конторе очень внимательно. Он придавал большое значение всем видам информации из СССР, часто приглашал к себе, сам неожиданно приезжал к нам. Однажды, когда в МТИ (Magyar Tavirati Iroda — Венгерское Телеграфное Агентство) испортился «Хелл» и венгерские коллеги не сумели вовремя получить из Москвы материалы очередного пленума ЦК ВКП(б), Реваи попросил передать из Москвы текст постановления ЦК на наш «Хелл». Он полдня просидел у нас в бюро, читая каждую страницу, требовал от своих сотрудников в МТИ немедленного перевода издаваемого текста и заметно волновался. За время, которое я был с ним знаком, он вообще казался мне нервно-вздернутым, импульсивным человеком, как у нас говорят — «заполошным». Реваи посылал получаемые из МТИ переводы в сверхсрочный набор, вызывал дополнительно наборщиков и редакционных корректоров. Тогда он даже задержал выпуск газеты «Сабад Неп», явно боялся, что не сможет оперативно доложить Москве о своевременной публикации материалов пленума ЦК ВКП(б).

После того случая авральной и сверхсрочной работы он попросил нас параллельно с МТИ принимать важнейшие материалы Москвы, говорил, что в МТИ появились саботажники. Тогда в Венгрии начался новый виток «охоты на ведьм». Он поставил в наше представительство второй аппарат «Хелл» и прикрепил двух мастеров-наладчиков для профилактического осмотра и своевременного ремонта телетайпов. Работы нам значительно прибавилось.

Главный идеолог Коммунистической партии Венгрии Иожеф Реваи, который в ряде статей и выступлений того времени сформулировал основную идеологическую задачу дня — максимально приблизить к «сталинской модели пролетарской диктатуры» ^[27] практику венгерского бытия, беспрекословно осваивать опыт социалистической жизни в СССР и внедрять его в Венгрии, — стал фактически нашим патроном.

Он говорил, что мы должны запрашивать из Москвы побольше сведений об идеальных советских людях — стахановцах, добросовестных тружениках, верных своему долгу солдатах, образцах «светлого будущего», тех, кто, без всякого сомнения, служит целям социалистического строительства. Подчеркивалось также, что надо получать и положительные материалы о руководителях Советского Союза, информацию о художественных выставках произведений социалистического реализма, где на холстах и в мраморе изображены вожди партии, чтобы на эти выставки обратили внимание и потом показали их в Венгрии, запрашивал репродукции картин политических лидеров СССР.

На одной из выставок советского искусства Реваи сказал, что мы должны учиться у советской культуры, чтобы отныне не на Париж, а на Москву обращать свои взоры ^[28]. И мы стали работать еще напряженнее: требовали все заказанные Реваи материалы от Москвы, да и Москва не дремала — засылала нам килограммы бандеролей с рукописями, а «Хелл» выдавал свежие позитивные новости.

Только обработка этих материалов на мадьярском шла не столь гладко — венгерские журналисты никак не могли привыкнуть к «московскому» стилю. Информация была часто вымученная, в большинстве своем непонятная для венгерских читателей, откровенно тенденциозная, а по объему и содержанию — длинная и скучная. И только когда мы, посоветовавшись с Реваи и послом Пушкиным, получили разрешение сокращать и вносить «живинку» в эти материалы, чтобы они заинтересовали венгерских читателей, — дело более или менее сдвинулось.

Естественно, что образ жизни в СССР на венгерской земле пропагандировало не только наше представительство, но и все советские организации. Сталинское вмешательство в культуру другой страны сказалось даже в том, что именно «вождь народов» определял, кто из писателей Венгрии лучший. По личному решению Сталина в число лауреатов премии его имени попали в 1952 году венгерские писатели — Тамаш Ацел (Aczel Tamas) и Шандор Надь (Nagy Sandor). Скороспелое личное решение Сталина оказалось неудачным: впоследствии Шандор Надь спился, а Тамаш Ацел продал свою медаль на аукционе в Лондоне.

Технология присуждения премий была у вождя — «великого ценителя искусств» — такова: на предварительном заседании он отбрасывал материалы, подготовленные комиссией по сталинским премиям. Он начинал обычно так: «Я прочитал недавно такую-то книгу — это очень хорошее произведение социалистического реализма! А Вы не читали? Жаль!» ^[29]

Затем творческим союзам, работникам аппарата ЦК КПСС, Совмину давалось задание представить доказательства его мнения. Никакие споры и аргументы от противного не допускались. Сталин любил повторять: «Премии я даю из фонда своих собственных средств, заработанных мною лично, — гонорарных доходов от издания моих собственных книг». Но это была очередная ложь: произведения «вождя всех народов» — доклады на съездах, статьи, выступления на совещаниях — готовились огромным сонмом работников и бесчисленными «мозговыми центрами», журналистами, работниками различных идеологических служб страны. Эти авторские группы обычно неделями и месяцами сидели в санаториях ЦК КПСС и Совмина, готовили отдельные части очередного «опуса» Сталина. Редакционные же комиссии селились в просторных правительственных дачах (чаще всего на бывшей даче Горького) и занимались «редактированием сталинских литературных произведений». Было издано тринадцать томов собрания сочинений миллионными тиражами, не считая отдельных книг и брошюр.

Значительно позже, после смерти Сталина, его творения, которыми были забиты многочисленные склады, здания церквей и монастырей, строго и секретно охраняемые (о том, что эта литература не расходится, никто не имел права информировать вождя), — сжигались или перерабатывались как макулатура. Позднее, когда я работал в Политиздате (Издательство политической литературы ЦК КПСС), мне довелось быть в составе комиссии, решавшей, сжигать или пускать на бумажное сырье эти многомиллионные тиражи. Ракошисты в своем верноподданническом рвении угодить Сталину во многом старались забежать вперед и быть «левее Папы Римского» среди соцстран-сателлитов.