История античного атлетизма - Юрий Шанин Страница 8

Иногда бывало, что элланодики выставляли на игры свои конные упряжки и завоевывали венки победителей, так сказать, без отрыва от производства: сами они судили состязания атлетов, а в это время безымянный возница добывал славу для очередного агонофета. Однако со временем это было признано недопустимым, неэтичным и запрещено Олимпийским уставом. ^[54]

Небезопасно было публично опротестовывать мнения судей. Правда, недовольные решением элланодиков имели официальное право обратиться к Олимпийскому совету и добиваться осуждения необъективных (по их мнению) судей. Но (многозначительно подчеркивалось в уставе) – лишь на собственный страх и риск. Предостережение это было тем более внушительным и весомым, что на стадионе все время находились номофилаки (чиновники, следящие за строгим соблюдением всех правил на играх), в распоряжении которых имелись отряды рабдухов («палочников»). И провинившихся грубых атлетов, слишком шумных зрителей, но особенно – подавших ложные жалобы на судей – наказывали тут же на месте энергично и весьма оперативно.

Но суровей всего карали эллины тех атлетов, которые на стадионах изменяли родному городу и соотечественникам.

Когда кротонский бегун Астил (одержавший в Олимпии три победы подряд) вдруг объявил себя сиракузянином (разумеется, не безвозмездно), его земляки немедленно постановили: дом олимпионика превратить в тюрьму и свалить статую Астила, поставленную ему за предыдущие победы. ^[55]

Еще более плачевным оказалось положение победителя 99-х Олимпийских игр, бегуна на длинные дистанции Сотада. Уроженец того же города Кротона, он вздумал за деньги выступить от имени Эфеса. Кротоняне приговорили Сотада к изгнанию (что для грека тех времен было порой равносильно смерти как по моральным, так и по сугубо житейским мотивам). ^[56]

Лишь через много лет, будучи уже седым стариком, опозоренный и отвергнутый согражданами олимпионик вымолил, наконец, у них прощение и вернулся на родину. Передавали, что умер он у пьедестала, на котором когда-то стояло его скульптурное изображение…

Порой к подобным «стадионным подменам» пытались принудить мальчиков (происхождение которых часто было весьма трудно установить). Но, отдавая должное маленьким эллинам, будущим атлетам, надо заметить: подавляющее большинство юных состязателей оказывало бешеное сопротивление таким нечестным попыткам. Заботясь и о своей чести, и о славе родного города (которому не желали изменять), они стоически переносили самые жестокие наказания (которым их подвергали непорядочные, охочие до денег родители).

О громадном влиянии спортивных состязаний на жизнь эллинов, об их ни с чем не сравнимой популярности свидетельствует и то, что в конце IV века до н. э. историк Тимей ввел летосчисление по олимпиадам. ^[57] Писатели и хронографы, рассказывая о каком-либо примечательном событии, стали нередко употреблять такие традиционно стилистические выражения: «Захват Дельф фокейцами был совершен… в четвертый год 105-й Олимпиады, когда Прор из Кирены победил в беге». ^[58] Или у другого автора: «На следующий год, в котором состоялась 93-я Олимпиада, где в дополнительном состязании двуконных колесниц победил Эвагор, элеец, а в бегах – Эвбот, киренец…при эфоре Эвархиппе в Спарте, при архонте Эвктемоне в Афинах, афиняне обнесли стеной Форик». ^[59] Или еще: «Фокейская война закончилась в первый год 108-й Олимпиады, когда в беге победил Поликл из Кирены». ^[60]

Как видим, эти своеобразные loci communes древнегреческой прозы тоже связаны с играми и атлетами, хотя во всех упомянутых случаях речь идет вовсе не о спортивных состязаниях. У Геродота, Фукидида, Ксенофонта и других находим многочисленные варианты подобных оборотов, вызванных к жизни именно той громадной ролью, которую играла агонистика в жизни греков. Связано это еще с тем, что каждая Олимпиада получала название по имени победителя в простом беге.

Звание не только олимпионика, но и просто участника игр обязывало ко многому. Идея гражданской доблести выдвигалась на первый план. Требования, предъявляемые к атлету, были очень высоки. Недаром в день открытия очередных Олимпийских игр глашатай объявлял имя и родину участника, спрашивая, не оспаривает ли кто-нибудь его права на звание гражданина и честного человека (это конкретно предусматривалось одним из параграфов Олимпийского устава). Да, быть атлетом, да еще и на играх – большая честь, которой надо дорожить и ни при каких обстоятельствах не ронять. Вспомним, какое негодование и отвращение вызывала у Лукиана картина, изображавшая Геракла в женском платье прислуживающим Омфале. ^[61] Зрелище поистине недостойное «великого атлета»!

Рассказывают, что когда в старости атлет Тиманф уже не мог натянуть свой лук, он бросился в огонь… ^[62]