1905 год. Прелюдия катастрофы - Алексей Щербаков Страница 79

Хотя на тот момент в сотрудничестве с охранкой его никто не обвинял. Просто стали полагать, что священник — человек вздорный и ненадежный, иметь с ним дело не стоит.

Крах В конце 1905 года Гапон вернулся в Санкт — Петербург, предварительно получив уверения Департамента полиции, что к нему никаких претензий нет. В столице дело поначалу обстояло хорошо. Среди бывших членов «Собрания» он продолжал пользоваться огромной популярностью, так что отделы организации стали возрождаться. Правда, если в 1904 году Гапон вел двойную игру — говорил властям одно, а рабочим другое, то теперь он вел тройную. Священник продолжал сохранять отношения с революционерами, прежде всего с эсерами. Перед ними он представал как самый революционный революционер.

Однако потихоньку начали наваливаться неприятности. Рабочие были уже совсем не те, что год назад. Раньше большинству из них хватало веры в батюшку, они полагали, что тому лучше известно, что и как делать. Теперь же они имели опыт всероссийской стачки, работы в нормальных профсоюзах, почитали кое- какой литературки. И самое главное — гораздо лучше стали относиться к левым партиям. Так, к примеру, социал — демократы особо и не скрывали, что собираются превратить отделы гапоновского «Собрания» в свои легальные клубы. Особого протеста среди рабочей массы эти намерения не вызывали, зато начались протесты против единоличного руководства Гапона. Рабочим захотелось тоже поучаствовать.

С другой стороны, стала сильно гадить пресса. После Манифеста 19 октября газеты приобрели определенную степень свободы. А журналиста, как известно, хлебом не корми — дай ему «крутую» тему. Причем профессиональная психология газетчиков такова, что, создавая материал о ком‑то или о чем‑то, из всех возможных версий он по определению выбирает самую громко звучащую. Тут батюшку подвела его привычка к вранью — всё это вранье вытаскивалось и соответственно комментировалось. Прибавьте, что Гапона многие сильно не любили — те же самые фабриканты. Так что социальный заказ на поливание священника грязью имелся.

Журналисты тогда были весьма ушлыми и профессиональными ребятами. Они очень быстро раскопали все странности, на которые раньше никто внимания не обращал. Разумеется, подробностей они знать не могли — полицейские архивы стали доступны только после революции, но тема «Гапон — агент охранки» уже зазвучала. И в этом ключе история с 9 января выглядела не очень красиво. Именно тогда начала оформляться «советская» версия — что Гапон сознательно вывел людей под расстрел.

В газетную шумиху с энтузиазмом включились левые, которые увидели шанс перетянуть на себя «Собрание» Что, кстати, являлось общемировой практикой. К примеру, именно в то время в САСШ мощный профсоюз IWW («Индустриальные рабочие мира») тихой сапой взяли под контроль анархо — синдикалисты.

Портились и отношения с властями. С одной стороны, они видели, что гапоновское «Собрание» отнюдь не является подконтрольной не то что им, но и самому священнику структурой. Но что самое главное, фон Тауниц и многие другие завели себе другую любимую игрушку — черносотенцев. Крайне правые дружины были ребятами незатейливыми, забастовки они устраивать не собирались, наоборот — например, в Одессе черносотенные дружины охраняли штрейкбрехеров. Вот и зачем нужен какой‑то сомнительный Гапон, если имеются такие милые и покладистые ребята? Которым ничего не нужно, только бы попеть «Боже, царя храни» и начистить морды каким‑нибудь студентам? Что же касается фон Тауница, то он принадлежал к тому типу чиновников, которые вообще ничего не понимали. Так что отношения священника с властями становились все хуже.

Одной из больших неприятностей было бегство казначея Собрания с 30 ООО рублями общественных денег. Вообще‑то побеги кассиров и казначеев с чужими деньгами были в Российской империи совершенно заурядным явлением. Однако поскольку руководил всей структурой Гапон, то вопросы стали задавать ему: что ж ты, батюшка, таких людей подбираешь? Появился и другой, еще менее приятный вопрос: откуда вообще деньги? Просочились сведения, что они получены от Департамента полиции. Вообще‑то, так оно примерно и было, деньги дало министерство финансов. Гапон не видел в этом ничего плохого — но, согласитесь, вкупе вся история выглядела очень некрасиво. И доходило вот до чего.

Газета «Наша жизнь»:

«Вчера, 18–го февраля, на происходившем собрании фабрично — заводских рабочих (гапоновская организация), посвященном вопросу о 30 ООО рублях, полученных Гапоном от министра финансов, после горячих дебатов член центрального комитета П. П. Черемухин покушался на самоубийство, четыре раза выстрелил в себя из револьвера. Жизнь его в опасности».

Начался массовый отток людей в новые профсоюзы, некоторые отделения вообще пустились в «самостоятельное плавание». Нет, у Гапона остались преданные ему люди, но как‑то это было уже не то.

Гапон, видя, что снова теряет почву под ногами, заметался и в итоге сделал самую большую ошибку в своей жизни. У него родилась идея уговорить Рутенберга, с которым он продолжал поддерживать отношения, выдать за 25 тысяч рублей Боевую организацию. Дурново посоветовался с Витте, который заявил: «Я Гапону не верю, но, по моему мнению, в данном случае 25 или 100 тысяч не составляют сути дела».

Он приказал Герасимову встретиться с Гапоном. Встреча состоялась в отдельном кабинете роскошного «Кафе де Пари». На полковника священник не произвел впечатления.

«Он был скорее похож на коммивояжера, нежели на народного трибуна, воспламеняющего сердца. В сущности люди, о которых он говорил, были ему чужды. Он не понимал их поступков и мотивов, которые ими руководят. Особенно он распространялся на тему о том, имеют ли они много или мало денег, хорошо или плохо они живут — и глаза его блестели, когда он рассказывал о людях с деньгами и комфортом.Больше всего Гапон говорил о Рутенберге. В его изображении Рутенберг играл главную роль в революционном движении. Он был руководителем Боевой организации. Но в глубине своего сердца он потерял веру в победу революции. За крупную сумму он наверно будет готов предать революционеров.

Все это уяснило мне, что Гапон просто болтает вздор. Нет сомнений, что он готов все и всех продать, но он ничего не знает».

(А. Герасимов)

Полковник был прав. Рутенберг являлся абсолютно не тем человеком, который пошел бы на предательство ради денег. Да, кстати, он и знал‑то не особо много. Непосредственно в БО Рутенберг не входил, а конспирация там была что надо. Получив предложение Гапона, он тут же оповестил о нем товарищей по партии.

Революционеры забеспокоились. Особенно стал нервничать Азеф, которому конкуренты были решительно не нужны — тем более, что и его позиции пошатнулись. Отношения Азефа с начальником Департамента полиции П. И. Рачковским не складывались. Последний сам являлся выдающимся мастером провокации — а потому Азефу откровенно не доверял.

В общем, было принято решение «мочить гада». Однако имелись сложности. Всё‑таки Гапон был еще достаточно популярен среди рабочих, так что убийство могло вызвать толки: дескать, революционеры грохнули конкурента.