Дэн Сяопин - Александр Панцов Страница 77

Что же касается Дэна, то он осудил Пэн Дэхуая и его «подельников» с больничной койки. Ничего иного Мао и не мог от него ожидать: в последнее время он был им, как мы видели, очень доволен. В конце сентября при реорганизации Военного совета ЦК Мао ввел его в состав Постоянного комитета этого высшего органа управления вооруженными силами¹⁷, после чего Дэн в статье, посвященной 10-й годовщине КНР, обрушился на «небольшое число правых оппортунистов», которые «не видят великих успехов движения большого скачка и движения за создание народных коммун, начавшихся в

1958 году, всячески преувеличивают некоторые уже преодоленные недостатки в массовых движениях для того, чтобы отрицать генеральную линию партии в строительстве социализма»¹⁸. Эта статья появилась почти одновременно в главных печатных органах Компартии Советского Союза и Компартии Китая — газетах «Правда» и «Жэньминь жибао».

Тогда же, в конце сентября — начале октября, Дэн начал возвращаться и к практической работе, правда, весьма ограниченной. Врачи рекомендовали ему пока не перенапрягаться (работать не более четырех часов в день), поэтому до конца

1959 года он лишь изредка посещал официальные мероприятия. Большую же часть времени оставался дома: играл в карты (ему очень нравился бридж, которому его научил в 1952 году один сычуаньский приятель), посещал вместе с семьей чжуннаньхайский кинотеатр и в сопровождении Чжо Линь и телохранителя Чжан Баочжуна много гулял, тренируя ногу. Во время прогулок он обычно угрюмо молчал и, опираясь на трость, шаг за шагом мерил дорожки. Чжо Линь и Чжан Баочжун замечали, что он все время о чем-то напряженно думал¹⁹.

О чем? Мы не знаем, но можем догадываться. Ведь в отличие от 1958 года, бывшего идеальным с точки зрения погодных условий, 1959-й в силу стихийных бедствий выдался неурожайным, и «народным коммунарам» ценой невероятных усилий удалось собрать только 170 миллионов тонн зерновых, на 15 процентов меньше, чем в 1958-м. Однако именно в том году сельхозналог был увеличен на 18,6 миллиона тонн! В итоге голод превратился в массовое явление, приняв масштабы национального бедствия. Страна оказалась на грани гуманитарной катастрофы, «большой скачок» провалился.

Именно это наряду со смелым выступлением Пэн Дэхуая заставляло Дэна вновь и вновь обдумывать ситуацию. Разве к такому «светлому будущему» он стремился? Нет, теоретические и практические установки Мао Цзэдуна явно не соответствовали тому марксизму, который генсек изучал в Москве. Ведь как ни крути, а Маркс утверждал, что «бытие определяет сознание», а Мао демонстративно ставил на первое место идеологию и политику ^[63].

Продолжали ухудшаться и советско-китайские отношения, и это тоже не могло не волновать Дэна. В полемике с руководством КПСС огромную роль также играл личностный фактор, однако здесь Дэн был уверен: вина лежала на Хрущеве. Как говорится, «в чужом глазу соломинку видим, в своем — бревна не замечаем». Высокомерное поведение Мао льстило национальному сознанию Дэна, в то время как напористое поведение Хрущева вызывало обиду и негодование. И это можно понять: слишком долго иностранцы угнетали китайцев, так что в результате национальное чувство последних обострилось до крайности. А слабый, по их представлению, Хрущев являлся удобной мишенью для возмещения всех унижений. Но в какой-то момент «коса нашла на камень», и Хрущев вдруг осознал, что Мао его просто не уважает. И ему тоже стало обидно. Особенно его унизили бассейные переговоры, которые и в самом деле были не «политкорректны». Словом, поведение Мао вызвало наконец ответную реакцию.

Тридцатого октября 1958 года на Президиуме ЦК КПСС Хрущев настоял на том, чтобы «несколько, не резко, подсократить» торговлю с КНР²⁰, а 1 декабря во время эмоционального восьмичасового разговора в Кремле с американским сенатором Губертом Хамфри дал понять, что осуждает внутреннюю политику китайского руководства. Об этом сразу же по своим каналам узнал Мао, который никак не ожидал от «дурака» Хрущева ^[64] такого гамбита²¹. А Никита Сергеевич на этом не успокоился. В январе 1959-го в докладе XXI съезду КПСС он подверг критике «уравнительный коммунизм», сравнив его с «военным» (позже он говорил, что сделал это «попутно», но на самом деле посвятил этому целый раздел, причем теоретический²²). И несмотря на то что он говорил в общем плане и конкретно Китай не осуждал, Чжоу, Кан Шэн и другие члены делегации китайской компартии, присутствовавшие на съезде, всё поняли, почувствовав себя оскорбленными. А Хрущев только этого и добивался. Он вспоминал: «Когда они услышали мои слова и прочли текст доклада, им уже не надо было дополнительно разъяснять, что мы относимся отрицательно к „большому скачку“. Это обстоятельство тоже, видимо, не послужило им поощрением (так в тексте. — А. П.) для углубления наших дружеских отношений, а наоборот — охладило их»²³.

Двадцатого июня 1959 года Никита Сергеевич нанес новый удар, еще ощутимее: неожиданно объявил, что аннулирует соглашение о предоставлении Китаю технологии производства ядерного оружия, подписанное в Москве 15 октября 1957 года²⁴. «Нас так поносят… а мы в это время, как послушные рабы, будем снабжать их атомной бомбой?» — скажет он впоследствии²⁵. 18 же июля, находясь в польском городе Познани, принялся уже в открытую и довольно резко критиковать «коммуны», заявив, что те, кто играет с этой идеей, «плохо понимают, что такое коммунизм и как его надо строить»²⁶.

Мао, конечно, на все это реагировал болезненно, но до поры до времени не отвечал «зарвавшемуся» Никите Сергеевичу. Даже принял специальное решение на расширенном заседании Политбюро — пока делать вид, что ничего не происходит²⁷. Но 30 сентября 1959 года Хрущев прилетел в Пекин на переговоры, а заодно и на празднование 10-й годовщины Китайской Народной Республики, и конфликт стал неизбежен.

Дэн в то время, как мы знаем, болел, а потому в новом саммите участия не принимал. Он обменялся с Хрущевым и своим старым знакомым Сусловым, тоже прибывшим в Пекин, только краткими рукопожатиями на торжественной церемонии 1 октября. (Несмотря на сломанное бедро, Дэн приехал посмотреть парад и манифестацию на площади Тяньаньмэнь²⁸.) Но, разумеется, он сразу же узнал о том, что переговоры, проходившие 2 октября, были необычайно бурными. В центре дискуссии оказались два вопроса: отношения СССР и КНР с США, в том числе по тайваньской проблеме, и реакция СССР на вспыхнувший в самом конце августа 1959 года вооруженный конфликт на китайско-индийской границе ^[65]. Первый вопрос был связан с только что, в сентябре, состоявшимся визитом Хрущева в Вашингтон, к президенту Эйзенхауэру, которого вожди китайской компартии считали, вполне логично, главным врагом, а второй — с тем, что Хрущев, избегая осложнений перед той же поездкой в США, не поддержал братскую КНР в ее столкновении с Индией. Заявление ТАСС от 9 сентября по поводу ситуации на китайско-индийской границе ясно давало понять, что СССР придерживается нейтралитета. По сути, речь шла о политике «мирного сосуществования», выдвинутой XX съездом КПСС, которую китайцы считали ошибочной.