Золотая лихорадка - Николай Задорнов Страница 76

Очкастый рассказал про Катю. Она будто бы была острижена в больнице, лежала там в городе в тифу. Отец ее — бакенщик, бывший матрос, пьяница. Василий все это знает. Пьяница отец и стриженая голова и синяк под глазом! И все чудо как хорошо! А глазки — василечки гордые в голубом огне.

Если смотреть со скалы на тропу под отвесом, можно подумать, что молодой бредет по следу бородатого, хочет его подстрелить.

Весь июнь стояла холодная дождливая погода с ветрами.

Больных на прииске мало. С устьев реки весной доставляли купленный на баркасах лук, сухую малину, а теперь есть и зелень, и ягоды…

… — Вешать его или стрелять? — обсуждали выборные.

— Вешать! — сказал Родион. — Удавить, заразу, пусть крутится.

— Это надо виселицу делать, опять от работы отрываться.

Гаврюшка доложил, что преступник — беглый каторжанин, рецидивист. Ему сорок лет. Гаврюшка его не пустил на прииск, но он обошел где-то тропой и, выйдя на реку, нанялся сначала к гилякам в работники на промысел, а потом ушел…

Егор почти не спал ночь. Не хотел бы он убивать человека. Сам как с тяжелого похмелья! «Я должен лишить человека жизни!» Впервые. Если бы не на прииске, сдать бы его властям. Но ведь это то же самое. Егор отступиться не смеет. «А вот я винил Ивана».

— Я никогда не вешал. Как вешать? — спросил Егор. «Кто возьмется?» — спрашивал его взор.

— Я не вешал! — ответил Сашка. — Когда был солдатом — колол, рубил.

— Я видел, вы под Кантоном сражались, значки вынесли на пиках, — сказал матрос. — А у нас вешали на рее товарища. Жалко было. Он капитана ударил. Тот ему ухо откусил, зверь был.

«Сашка был солдатом… У каждого в жизни было что-то свое», — подумал Егор.

Повели убийцу. Егор посмотрел ему в лицо. Страшная, злая радость показалась Егору в его глазах, как будто мучения людей, приконченных им, не давали ему покоя и стояли перед глазами. Словно сам он рад, что сейчас прикончат его и с ним все зло и в то же время что-то жаль ему себя. И он сам боится.

Бродягу привязали к дереву, он дернул руку, когда кто-то затянул ее грубо. Теперь виден только его затылок с патлами скатавшихся волос. Все молчали и спешили. А Родион спокойно, словно делая нужное и полезное дело, все затягивал веревки, как гужи на хомуте.

Вышло много охотников. Каждый видел вчера растерзанных.

— Живучий! — сказал кто-то после первого залпа.

— Жить хочет! — подтвердил Родион.

— Такова жизнь! — говорил Полоз, шагая с президентом к прииску.

А земля была уже утоптана и дерево сожжено.

— Жизнь — борьба, и борьба не должна сдерживаться… Все равно она происходит в обход законам и условностям.

Егора встретила Катька. Она прыгала, и он подумал, не с ума ли сошла невестка.

— Маманя, маманя! — кричала Катюшка, показывая на подходившую лодку.

— Моя жена приехала! — сказал Егор и слабо улыбнулся, как выздоравливающий.

У Натальи видней седина на висках, лицо свежее и загорелое, она жмурится от сильного солнца и от радости. Лодку пригнал Алексей — младший сын Кузнецова.

— Наконец-то добралась до твоего прииска, — сказала Наталья. — Федя скоро приедет. Медведя хочет привезти на прииск, говорит, бадью качать будет. А как ты тут, удалая голова? Голова ты моя! — ласково молвила она, беря два узла в руки. Но тут же Катя и Татьяна отняли их.

Алексей кинулся к брату Василию.

— Ну, пойдем в забой, я тебе покажу, как золото добывают! — обнял его за плечи Василий.

— Штой-то ты его в забой! — воскликнула Ксеня. — Ты его своди в артель, где в карты режутся, на золото играют! Или в ресторан к китайцу. А трудиться ему еще всю жизнь придется, что там хорошего, в твоем забое? Че он работы в жизни не увидит? Иди к часовому мастеру, пусть поглядит!

— Маманя, маманя, — суетилась Катюшка.

Ксеня выскочила из пекарни и низко кланялась. «Вот же льстивая стервенка, — думала она, глядя, как Катя вьется подле свекрови. — Морская змейка, схватила узелок!»

— Ну, веди к себе! — сказала жена Егору.

— Пойдем, Наташа.

— Что невеселый, иль не рад?

Наталье все низко кланялись.

— Как бы тут мне не оступиться! — приговаривала она и почтительно отвечала поклонами на все стороны.

— Вы, мама, им сильно не кланяйтесь, — сказал Сашка. Он стал отгонять любопытных. — Вы тут супруга президента!

— Федя наш сзади едет! — сказала Татьяна. — С медведем!

* * *

— Егор! Скорей! Беда, — закричал, распахивая дверь избы, Федосеич. — Скорей на выручку! Перепились артели! Вот кто-то боялся, что за кровь бог накажет. Вот люди не выдержали казни и перепились! Так всегда! Сволочи! Пьянчуги!

… Егор хотел после обеда показать жене штольни и шахты, свои и чужие. Он ни словом не обмолвился о том, что случилось.

— Иди скорей, Никита сгоняет китайцев… Там драка! Тимоха с Сашкой не могут справиться. Китайцы меня послали. Там артель перепилась.

Быстро пошла лодка к Силинскому берегу. «Никита спьяну не вытерпел… Давно эта китайская артель ему покоя не давала», — думал Егор.

Прииск почти не работал. Из лодки вслед за Егором выпрыгнул Федосеич, Илья, Васька и пьяный Ломов. Навстречу Егору из-за отвалов вышел китаец Литюфан. Он придерживал рукой левый глаз. Не сказав пи слова, китаец прошел мимо Егора к реке.

— Зверь, антихрист! — кидался Силин на Никиту. — Уходи!.. Только тронь, и тебя на виселицу! — Сплин тоже был пьян.

Теснились пьяные мужики из артели, тут же староверы, китайцы с дубинами и лопатами.

Никита еще рвался в драку с Сашкой, а Тимоха не пускал его.

— Не лезь, — сказал Сашка.

— Тварь, образина, я еще достигну тебя.

— Приехал? — спросил Котяй Овчинников. От него пахнуло водкой, как из донной бочки.

— Собака! За нехристей? Против бога! Против царя! — Егора взял за горло низкорослый Рыжак с дико дерзкими пьяными глазами.

— Кто собака?

Кто-то ударил Егора сзади по голове. Засверкали топоры и лопаты.

— Ты палкой сзади? — спросил Егор.

От сильного удара шляпа слетела у мужика с головы. Егор кинул Терешку на землю. Рыжак лег поперек Терешки, сбитый Егоровым кулаком. Егор вырвал у кого-то лопату и махнул вокруг себя.

Раздалась пальба. Илья и Васька выстрелили вверх из револьверов.

Егор подошел к толпе староверов.

— Из-за чего драка? Вы зачем здесь?

Староверы кинулись бежать.

— Давать всем! — крикнули из толпы.