50 знаменитых самоубийц - Елена Кочемировская Страница 76

В общем-то, оставался только один красивый и «не занятый» способ – харакири, однако во второй половине XX века он выглядел анахронизмом. Могли счесть сумасшедшим, а то и высмеять, а войти в вечность как объект насмешек Мисима не мог, обстоятельства ухода должны были быть достаточно трагичными. Смерть должна была сохранить, законсервировать красоту, но не смех. Харакири, средневековый способ самоубийства, как нельзя лучше подходило для целей Мисимы, сочетая в себе и кровь, и невыносимые страдания. А поскольку харакири считалось привилегией самурайского сословия, то для того чтобы прибегнуть к нему во второй половине двадцатого столетия, требовалось стать крайним, фанатичным националистом.

Мисима, убежденный западник, светский лев и нигилист, меняет убеждения и становится ревнителем национальных традиций, исступленным поборником самурайских обычаев и ярым монархистом, создает и возглавляет студенческую военизированную организацию «Общество меча», которой отводилась важная роль в обеспечении достаточной эффектности сцены прощания писателя с жизнью, ибо задуманный финал предполагал внушительную массовку. Мисима внезапно воспылал любовью к японским Силам самообороны, завел себе влиятельных друзей в армейской верхушке и среди лидеров самого консервативного крыла правящей партии.

Итак, основной ход финального действа был определен, роли розданы, оставалось создать нужные декорации, подготовить грим и костюмы. Вспарывать мечом хилое, жалкое тело, доставшееся Мисиме от природы, было бы надругательством над эстетикой смерти (вот описание внешности Мисимы того времени: «…бледен как смерть…тщедушное тело болтается в непомерно широкой одежде»). Тогда он принимает решение сделать собственное тело совершенным, «создать из себя полную свою противоположность» – как физически, так и духовно.

Начав с занятий плаванием, Мисима переходит к культуризму, кэндо, карате. Год шел за годом, и чудо свершилось: мускулы налились силой, движения стали уверенными и ловкими. Успехи Мисимы в спорте были поразительны, и он очень ими гордился. Когда в 1963 г. статью о культуризме в энциклопедии снабдили фотографией писателя, он сказал, что это «счастливейший момент его жизни». Он выпустил фотоальбом, позируя обнаженным: пусть потомки видят, какой прекрасный храм был разрушен; Мисима стал «…самым совершенным произведением Мисимы» (Дональд Кин, американский японовед).

Но все это был фасад, подготовка грядущего спектакля. Главное происходило в тиши рабочего кабинета, за письменным столом, когда писатель оставался один. «Как описать радость работы, когда она идет хорошо? – писал Мисима в своем дневнике. – Словно оседлал земной шар, зажав его между ног, и одним взмахом хлыста погнал вперед, в черную бездну. А мимо, царапая щеки, проносятся звезды…»

Собственно, все было готово к финальной сцене – оставалось лишь дописать тетралогию «Море изобилия». Последняя точка в рукописи была поставлена 25 ноября 1970 г.

В тот же день Юкио Мисима покончил жизнь самоубийством, предварив его грандиозным спектаклем. Мисима, неоднократно поражавший эксцентричными выходками японскую публику, устроил последнее в своей жизни представление.

Занавес поднялся ровно в 11.00 25 ноября 1970 г. Из машины, остановившейся во дворе столичной военной базы Итигая, вышел затянутый в опереточный мундир «Общества щита» Юкио Мисима в сопровождении четырех молодых людей, одетых так же, как он. На боку у писателя висел старинный меч XVI века. Гостей провели в кабинет коменданта базы генерала Маситы, даже не забрав у них оружие, ибо Мисиму на базе знали и относились с большим почтением.

В 11.05 по сигналу своего предводителя его спутники привязали генерала к стулу и забаррикадировали дверь. Дверь попытались взломать, чтобы захватить налетчиков, но Мисиме, обладателю пятого дана по фехтованию, не составило труда отбить два неуверенных вторжения растерянных штабных офицеров, ранив несколько человек.

В 11.30 Мисима потребовал, чтобы во дворе собрали весь гарнизон, так как он хочет говорить речь. Требование террористов собрать во дворе солдат гарнизона было принято. В 12.00 Мисима вышел на балкон, взобрался на парапет и начал произносить заранее подготовленную речь, но его почти не было слышно: над базой уже пятнадцать минут висели полицейские вертолеты; взбудораженные солдаты кричали и шумели – не могли уразуметь, зачем знаменитый писатель захватил их командира.

«Самураи вы или нет?! Мужчины или нет?! Ведь вы воины! Зачем же вы защищаете конституцию, которая запрещает существование армии?» – надсаживал голос Мисима. Но солдаты не желали слушать выспренные речи полоумного писателя. «Идиот!», «Слезай оттуда!», «Отпусти командира!», «Пристрелите его!» – кричали они.

Через пять минут, так и не закончив речи, Мисима вернулся в комнату, расстегнул мундир, надетый на голое тело, приспустил брюки, снял с руки часы и сел на красный ковер. Один из студентов протянул ему бумагу и кисточку – Мисима собирался написать своей кровью прощальное стихотворение, как того требовал самурайский обычай. Однако он не стал писать его. Взяв в руки кинжал и трижды прокричав «Да здравствует император!», он вонзил клинок в левую нижнюю часть живота. Закончив длинный горизонтальный разрез, он рухнул лицом на ковер. Теперь, согласно ритуалу, секундант должен был прекратить муки самоубийцы, отрубив ему голову мечом. Один из спутников Мисимы, Морита, которому через минуту тоже предстояло умереть, трижды опускал клинок на еще живое тело, но попасть по шее так и не сумел. Другой студент отобрал у него меч и закончил дело: голова покатилась по полу… Он же потом отрубил и голову Мориты, и он последовал вслед за учителем, подобно тому как в новелле «Патриотизм» за поручиком последовала его верная жена… Только после этого полиции удалось ворваться в кабинет…

Вообще говоря, это было не харакири, а сэппуку. Термин «харакири», привычный для европейцев, у японцев имеет ироническую окраску и употребляется в отношении самурая, неудачно распоровшего живот. Истинный социальный смысл этого действия определяется как демонстрация беспредельной верности вассала господину. В данном случае сюзереном для Мисимы был император, во имя которого он решил умереть (хотя он лично видел Сына Неба всего однажды – в сентябре 1944 г., когда Кимитакэ Хираока с отличием окончил школу и был приглашен в императорский дворец).

Разумеется, смерть Юкио Мисимы породила поток версий и домыслов относительно истинных причин этого поступка. Самоубийство Мориты вкупе с отчетливыми гомосексуальными мотивами «Исповеди маски» дало повод рассматривать происшедшее как «синдзю» – одновременную гибель влюбленных, издавна окутанную в Японии романтическим ореолом. Эту версию особенно охотно подхватила пресса, но люди, хорошо знавшие Мисиму в зрелом возрасте, не считают ее правдоподобной.

Что касается политической подоплеки самоубийства писателя, то как общественную акцию его расценили лишь ультраправые, нуждавшиеся в героическом символе для привлечения в свои ряды молодежи. Националисты, которые при жизни Мисимы относились к нему с подозрением и даже враждебностью, тут же объявили писателя носителем «истинно самурайского духа» и стали ежегодно отмечать годовщину его смерти. В серьезных же исследованиях политическая мотивировка самоубийства писателя либо отметается начисто, либо ей отводится роль второстепенная: к такому выводу приходит всякий, кто хотя бы поверхностно изучил его биографию и творчество.