Кавказская война. В 5 томах. Том 5. Время Паскевича, или Бунт Чечни - Василий Потто Страница 74

Весть о разрыве, быстро облетевшая оба побережья Черного моря, произвела на закубанские народы сильное впечатление. Мысль о защите верховных прав и интересов султана менее всего, однако, занимала горцев: им представлялось только, что русские войска, отвлеченные внешней войной, будут слабее охранять границу и что добыча будет доставаться им с меньшими потерями, нежели прежде. Положение Кубанской линии при таких обстоятельствах не могло не озабочивать генерала Эмануэля. Он начал принимать деятельные меры предосторожности. Крестьянам разрешили наконец приобретать оружие, свинец и порох. Селения, лежавшие вблизи наших границ, укреплялись. Один путешественник, проезжавший через Солдатское перед самой турецкой войной, видел у ворот ее даже две, Бог весть откуда взятые старые пушки, из которых нельзя было стрелять, но при которых всегда находился мужицкий караул, вооруженный дубинами. Казаки по станицам и войска по своим квартирам день и ночь были на страже. Осторожность сделалась лозунгом всего края.

Не довольствуясь этими мерами, Эмануэль обратился к жителям мирных аулов с прокламацией, в которой убеждал их не тревожиться надвигающимися событиями, оставаться на своих местах и пребывать верными русскому правительству. Прокламации, казалось, подействовали. Первое время мирные аулы действительно не трогались с мест; они даже прислали к генералу Эмануэлю депутации с заявлением своих верноподданнических чувств, просили не покидать их в годину бедствий и защищать от посягательств турок. Прокламации Эмануэля проникли даже в непокорные нам общества, и там, так же, как и в покорных, произвели, по-видимому, благоприятное впечатление. Казалось, что все черкесские племена, кроме абадзехов и беглых кабардинцев, убедились, что за протекторатом России не скрывается никаких корыстных видов в ущерб их свободе, и стали относиться с большим доверием к ней, нежели к туркам. Эмануэлю оставалось только успокоиться. Мало знакомый с характером горских народов, он был обманут наружной тишиной, царившей в горах, и пришел к заключению, что за Кубанью в пользу турок нельзя ожидать никаких серьезных движений. В таком духе он и отправил свои донесения главнокомандующему. Не так взглянул, однако, на дело опытный и дальновидный Паскевич. Несмотря на успокоительные донесения, он поспешил усилить Эмануэля Навагинским пехотным полком и предоставить ему право задержать на линии возвращавшуюся из персидского похода вторую уланскую дивизию.

Нельзя не сказать, что события, предшествовавшие объявлению войны, странно противоречили этому успокоительному тону донесения Эмануэля. В последних числах марта, когда еще разрыв между Россией и Турцией не был совершившимся фактом, командующий войсками получил сведения от ногайских князей, в верности которых не было причины сомневаться, что темиргоевцы, под начальством своего отважного предводителя Джембулата, замышляют нападение на мирные аулы, с тем, чтобы переселить их в горы. Замысел этот они предполагали привести в исполнение шестого апреля, по окончании рамазана, приходившегося в этом году на первые весенние месяцы. Действительно, после праздников, которым предшествовал великий мусульманский пост, на Уруп съехались на совещание все закубанские князья, с Джембулатом во главе, прибывшим с партией в восьмисот человек. Не известно было только, имеют ли они намерение действительно броситься на мирные аулы, как сообщали ногайские князья, или же пойдут на помощь к Анапе, угрожаемой русскими войсками. Начальник правого фланга генерал Антропов, во время извещений о съезде закубанских князей, решился внезапным нападением захватить их врасплох и тем предупредить враждебные замыслы их против России.

В ночь на первое мая из Невинномысской станицы и Прочного Окопа скрытно выступили два летучих отряда. Оба они в условленный час должны были сойтись на Урупе. Сам Антропов выехал с прочноокопскими казаками и руководил общим ходом экспедиции. Как ни было осторожно движение наших отрядов, оно не могло укрыться от бдительных глаз покорных нам прикубанских жителей. Из всех мирных аулов зорко следили за сотнями наших линейных казаков, проносившихся мимо них легкими ночными тенями. К тому же отчетливо отдавались в ночной тишине и грохот мчавшейся по камням и кочкам артиллерии, и конский топот. Была глухая полночь. В попутных аулах огни везде были потушены; казалось, что жители покоились глубоким сном и мало заботились о том, какая судьба постигнет их немирных одноплеменников. Но это только казалось. Едва отряд проносился мимо, как горцы садились на приготовленных уже лошадей и во весь дух, опережая войска окольными тропами, мчались на Уруп предупредить заговорщиков.

Ночные движения, тем более, двумя отрядами, вообще удаются редко – один вечно опоздает, потому что трудно рассчитать с математической точностью время, в которое они должны сойтись на условленном месте, и еще труднее предвидеть случайности ночных движений. Но на этот раз, по-видимому, все благоприятствовало успеху. Едва Антропов прискакал к Урупу, как с другой стороны его появились невинномысские сотни, которые вел подполковник Кареев. Оба отряда разом вскочили в аул, в котором происходило совещание – но в нем никого не застали. Удар пришелся по воздуху. Князья, вовремя предупрежденные, имели возможность разъехаться прежде, нежели услышали шум скакавших отрядов. Никаких признаков поспешного или беспорядочного бегства замечено не было. Только вдали, у самой опушки леса, маячил одинокий черкесский пикет. Отряд, не достигнув цели, повернул назад и возвратился на линию.

Так окончилась ночная экскурсия генерала Антропова.

Не успело донесение об этом дойти до сведения Эмануэля, как по всей верхней Кубани поднялась тревога: мирные темиргоевские аулы князей Шумафа и Тау-Султана Айтековых начали переселение в горы и потянулись к верховьям Белой. Примеру их последовали другие, более мелкие владельцы, и в несколько дней левый берег Кубани опустел на значительное расстояние.

Прежде, нежели мы перейдем к описанию дальнейших событий, необходимо бросить беглый взгляд на внутренний политический строй закубанских племен и их взаимные отношения. Все они делились на две группы: к первой принадлежали шапсуги, натухайцы, убыхи и абадзехи, имевшие у себя республиканский образ правления; другую составляли темиргоевцы, кабардинцы, бжедухи, бесленеевцы, махошевцы и иные, управлявшие родовыми князьями. Во главе этих последних народов, по рыцарской отваге, по благородству чувств и даже благовоспитанности, стояли темиргоевские князья. От них перенимались моды, дворянские обычаи и даже манеры всеми закубанскими племенами, – и это главенство досталось им по наследству от предков.

Предание адыгского народа говорит, что у знаменитого Инала (потомка Кеса, родоначальника всех черкесских князей) было четыре сына: Темрюк, Беслан, Капарт и Зеноко. Инал при жизни разделил все свои владения на четыре удела и раздал их в управление своим четырем сыновьям, которые стали родоначальниками нынешних черкесских племен: от Темрюка произошли темиргоевцы, от Беслана – бесленеевцы, от Капарта – кабардинцы, и только одни шапсуги не приняли названия четвертого сына Инала, Зеноко. Сам Инал остался жить среди темиргоевцев. Но Темрюк, которого черкесские песни называют человеком “железного сердца”, скоро восстал на отца, лишил его власти и объявил себя одного князем над всеми князьями. Братья не признали его гегемонии; но Инал, которого народ причисляет к лику святых, смирился с судьбой и, умирая, завещал сыновьям почитать темиргоевского князя – “князем над князьями”, в память того, что сам он, властвуя над всеми черкесами, имел пребывание среди темиргоевцев. Князья Болотоко – прямые потомки Темрюка, и потому ни одна из княжеских фамилий за Кубанью не пользовалась до позднейших времен таким значением и влиянием, как эта фамилия. Древность ее свидетельствуется, между прочим, двумя народными поэмами, дошедшими до нас из глубокой старины и составляющими перлы черкесской поэзии. Одна из этих поэм, “Кыз – Бурун”, составлена длинными размерами наподобие гекзаметров и поется закубанскими горцами с аккомпанементом трехструнного инструмента. В поэме рассказывается о том, как князья большой Кабарды хотят посадить для княжения над бесленеевцами одного из своих князей, тогда как у бесленеевцев еще остался наследником малолетний потомок Беслана. Обе стороны вооружаются. Бесленеевцы как слабейшие приглашают к себе на помощь все закубанские черкесские племена и крымского хана. Здесь в поэме описываются все народы, участвовавшие в союзе, и перечисляются все княжеские и дворянские рода их. Бой происходит у Кыз-Буруна в Баксанском ущелье. Кабардинцы укрепляют свою позицию опрокинутыми арбами. Темиргоевцы разбрасывают арбы и врываются в укрепление. Победа остается за закубанскими черкесами, и кабардинцы отказываются от своих притязаний. Таково окончание поэмы.