Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией - Ольга Власова Страница 74

Увлечение картографией семейных и социальных отношений в рамках «Политики семьи» и возвращение к межличностным коллизиям в рамках «Узелков» подвигают Лэйнга на пересмотр одной из своих ранних работ – «Я и Другие». Поскольку книга эта была во многом созвучна теоретическим увлечениям Лэйнга конца шестидесятых, она и «попала под руку». Надо признать, что для творчества Лэйнга это был исключительный случай, ведь ни одну из своих работ он никогда не редактировал и не переписывал.

В предисловии ко второму, отредактированному изданию «Я и Других», датированному маем 1969 г., Лэйнг пишет: «Эта книга была подвергнута значительной переработке, но сохранила без изменений свою основу» ^[356].

Лэйнг переписывает несколько глав и чуть изменяет акценты работы. Он отказывается от определения фантазии как неосознаваемого опыта и, следовательно, полностью убирает соответствующие фрагменты, но не только убирает, а и добавляет. Если в первом издании он, по собственным утверждениям, уклонялся от исследования функционального аспекта опыта и фантазии, признавая это областью физиологии и физики, и сосредотачивался исключительно на содержательном аспекте, то во втором он поступает наоборот. Он понимает фантазию как функцию, причем как функция фантазия предстает именно в операции картографирования. Об этом знакомом нам по «Политике переживания» термине он говорит уже в предисловии ко второму изданию.

Теперь его интересует не содержание, а форма, картография, структура отношений. В этом новом интересе заметно сразу два источника. Во-первых, внимание к структуре межличностного опыта приходит к Лэйнгу, несомненно, от Эжена Минковски, которого он так любил, да и от всей традиции экзистенциально-феноменологической психиатрии. Если представители экзистенциального анализа и феноменологической психиатрии стремились найти универсальные и априорные структуры патологического опыта, то Минковски для того, чтобы обозначить специфику таких исследований, ввел метод феноменологически-структурного анализа. И хотя структурный анализ Минковски и структурный анализ Лэйнга несколько отличаются, влияние налицо. Во-вторых, в январе 1970 г. в интервью Джеймсу Гордону Лэйнг признается, что в настоящий момент времени заинтересован попытками очертить структуры культур, в частности, работами антрополога Клода Леви-Строса и эпистемологическим проектом Мишеля Фуко ^[357]. В «Политике семьи» в библиографии появляются работы Леви-Строса, поэтому очевидно, что Лэйнг, всю жизнь увлекаясь французами, на сей раз пытается развить идеи структурализма и постструктурализма, только не на уровне культур и исторических эпистем, а на уровне межличностной коммуникации и семейной системы, т. е. пробует применить эти идеи к тому материалу, который его всегда интересовал.

К концу 1960-х гг. Лэйнг находится на пике популярности. «Политика переживания» становится библией безумцев и свободомыслящих, Кингсли Холл – не только контр культурным центром, но и символом нового общества, лекции Лэйнга собирают целые толпы. Он становится иконой культуры и одним из лидеров революции. Эта нарастающая стремительными темпами популярность приводит к тому, что вместе с молящимися на него появляются и недоброжелатели. Эксцентричное поведение Лэйнга всегда находит наблюдателей, которые не забывают рассказать о том, каким великий гуру Лэйнг является на самом деле.

Именно во второй половине 1960-х гг. появляются первые нелицеприятные истории, и это становится неизбежной расплатой за успех. Так, в 1969 г. американский журналист Альберт Голдман, прибывший в Лондон, чтобы проинтервьюировать Лэйнга, будет рассказывать следующую историю их встречи в Отеле Савой: