Золотая лихорадка - Николай Задорнов Страница 73

— Тут, на прииске, страсти обнажены, смотри, какие сильные артели в нынешнем году составились. Это уже развитое общество! Так пусть и будет все то, что есть в развитом обществе. Ведь все вы сильные люди! Вам ли бояться? — польстил Полоз.

— Что же должно у нас произойти? — спросил Голованов.

— Беспощадная злоба ко всякой нечисти! — сжимая кулак, зло выкрикнул Полоз. — И талантливый анархизм! — Он вскинул большие ресницы своих красивых, раскосых, телячьих глаз.

— Это все и так есть! — сказал Силин. — Зачем еще стараться? Вот тебе сегодня какая борьба! Только бы его поймать… Он еще может не одного стукнуть, пока его свяжут.

— А ты хочешь, президент, справедливости и задумываешься о естественном развитии, — продолжал Полоз. — Связываешь руки общества… Есть законы природы. Есть зима и лето. Не может быть летом зимы и наоборот. — Он косо поглядел на Студента. Тот пока боя не принимал. Мужики чувствовали, что Полоз грамотный и ученый и хочет объяснить обществу, что слаб Егор.

— Нет, бывает, что снег на петровки выпадает, — сказал Силин.

— А зимой оттепель, снег сойдет и покажутся почки, — сказал Егор.

— Это не закон, — сильно подчеркнув «не», сказал Очкастый, — а есть закон развития общества. Человек родится, потом детство…

— Потом лениться начинает…

— И его строжить приходится…

— А уж потом борьба опчества, — сказал Силин, — из-за девок, за деньги. Кто за нож, кто кулаком, рублем… А кто тихо трудится и всех перетерпит.

— Современное философское ученье! В обществе должен развиться капитализм, и насилие над народом неизбежно будет порождать борьбу во всем многообразии форм.

— Против насилия! — сказал Студент.

— Какое это насилие? — встрепенулся Пахом, впервые слушавший подобные разговоры.

— Это они так рассуждают! — сказал Голованов. — Власти быть не должно, а мы ее выбрали. Другие говорят, в государстве должна быть власть выбрана, как бы примерно у нас на прииске. А разве дело во власти? Не все ли равно, какая власть?

— И что же?

— Это какой человек! Какая душа у него!

— Бог-то знает! Нет власти не от бога! — сказал сектант Кораблев.

— Ты толкуешь, — заговорил Егор, обращаясь к Студенту, — что все обеднеют, и придется идти в рудники и на фабрики, что там будет труд на богатого и что так будет лучше. Люди наберутся гнева, сломят старое устройство. Это в других странах, это и у нас будет, говоришь. А как же человек может трудиться у машины, если он голодный? Вот на пароходе есть машина и при ней машинист. Его кормят хорошим обедом. Машина требует сноровки, человеку надо выучиться, чтобы она работала. Ему силу кто даст? Надо желать, чтобы человек всегда сохранил себя и семью. Ты думаешь, мы насилья не видали? Мы от него ушли. Мы видели, как народ на фабрики уходит.

— Богатые должны по природе своей делать насилье трудовому рабочему человеку. Это закон, от которого никому не уйти! — сказал Полоз. — Значит, все гибнет! Выживают сильные.

— Вы очень ловко применяете современные поиски социалистов к собственной выгоде. Да-да! Торгуете! — сказал Студент.

— Какие разговоры! — Пахом плюнул, надел шапку и ушел.

На его место вышел Илья.

— А кержаки не пьют и не едят из одной посуды! — сказал он.

— Да, мы так! — сказал Кораблев.

— А что же? — сказала молодая кержачка. — Из грязной посуды пить? Сравни кержаков с православным… Сравни свою руку с моей…

Кержачка забрала рукав ватной куртки. В кости ее рука была шире, чем у Ильи.

— Вот будет революция, и всех кержачек отдадут замуж за чувашей, — насмешливо сказал Очкастый. — Вот и будет насилье свободного капитализма над патриархальным крестьянством. Деревни разорят, возникнут фермеры, хуторяне. А мужики хлынут в города, начнут продавать девок в бардаки к богатым фабрикантам!

— Господа! Не занимайтесь провокацией! — сказал Студент.

— Нет, мы работаем. Нам ведь семьи кормить, — сказал Кораблев. — Мы не знаем новой грамоте. А по-старому только умеем. Что же смеяться.

— Кержачки выкидышей не делают, как в городе. В бардаки не ходят! — сказала богатырь-староверка.

— Разве кержаки царю не служат?

— Безропотно! И наград не просят!..

— Видишь, какая отсталость! Реакция! Кому они нужны, неграмотные дети! — сказал Очкастый, поглядывая на Студента.

— Работники. Тебя же кормят!

— Я прокормлюсь…

— Бумагой-то!

— Зачем, кому нужна ваша справедливость? Вон сгубили семью! — сказал Кораблев.

— А ты как понимаешь, что у нас за республика? — спросил Силин у Студента.

— Со временем все захватит капиталист. Это и я скажу. Капитал должен, он хочет все захватить, как более сильный, как угнетатель более умелый в современной жизни. Он поставит машины. Но если все вы будете эксплуатируемые, то это заставит вас объединиться. А пока…

— Пока держимся!

— Неустойчиво и не вечно, — подтвердил Голованов.

— А мы и вечно не хотим!

— А что вечно! Вон сама земля, говорят, не вечна. Солнце остынет…

Кто-то толкнул Студента кулаком в плечо.

— А что же ты сюда пришел? Если тут нехорошо?

— Я пришел мыть, как все! Я же человек!

— Я бы на твоем месте мотал бы отсюда к капиталисту в приказчики, — сказал матрос, обращаясь к Очкастому.

— Вы гнилье народники! — сказал Полоз.

— Нет, мы, неграмотные, эту землю раскопали, работали тут. Ничего не зная, каждый для себя. И не знали, что будет с землей и с нами, и хотели себя узнать, сможем ли мыть обществом, — сказал Силин, — не знали, кто прав, и допустили вас к себе, и еще Егор отдал людям, и я прошел его следом и не препятствовал… Мы запахали на Амуре, а теперь открыли золото. Конечно, теперь стали народники! За что такое оскорбление?

— Каким он людям отдал? Какому классу? — крикнул Полозу матрос. — Ты ведь в Америку на деньги и на золото можешь убежать… Предоставляем!

— Люди хотят жить, — ответил Силин.

— Что же обидного в слове «народный»? — спросил Полоз.

— Насмешка! — отвечал Силин.

— Может, еще всех загребут, как Стеньку Разина, — сказал матрос — А мы ни в чем не виноваты. Смотри, говорят, Амур ожил, во всем мире удивляются, сколько отсюда на Шанхай золота поперло через китайцев. И все идет куда? В английские банки!

— Английским и французским банкирам! — с возмущением сказал еврей, часовой мастер.

— У нас старики еще прежде говорили, что все идет к худу, — молвил Кораблев. — К анархии, словом!