Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными - Эрик С. Райнерт Страница 73

В общественных науках понятие «институт» стали использовать очень рано. «Недостаточно задаться вопросом, был ли институт государства основан нашими предками. Скорее необходимо, чтобы мы поняли и объяснили, почему он был основан. Потому что познать какую-либо вещь мы можем, только поняв ее причину». Это методологическое утверждение взято из анализа Конституции Флоренции, написанного в 1413 году по запросу императора Святой Римской империи Сигизмунда. Автор анализа Леонардо Бруни (1369–1444) представляет школу, которая впоследствии получила название гражданского гуманизма — идеологию успешных городов-государств периода Возрождения ^[186].

Идея о том, что способ производства определяет институты, не нова. В 1620 году Фрэнсис Бэкон сформулировал точку зрения, которая превалировала в научном сообществе в течение двух следующих веков: есть огромная разница «между жизнью людей в каком-либо наиболее культурном краю Европы и в какой-нибудь наиболее дикой и варварской области Новой Индии… И это происходит не от почвы, не от климата, не от телосложения, а от наук» [курсив мой — Э.Р.] ^[187]. Бэкон четко понимает причину и следствие: деятельность человека, т. е. его способ производства, определяет его институты. Торстейн Веблен, один из основателей старой институциональной школы, также подчеркивал, что ежедневная деятельность — это причина создания институтов, а не наоборот.

Именно потому, что институты и способ производства общества рождаются одновременно, институты невозможно изучать отдельно от технологической системы, которая создала в них потребность и породила их. Сегодня значимость одной стороны уравнения — институтов, взятых в изоляции в качестве инструментов создания развития, переоценивается, искажая наше понимание экономического и институционального развития.

В романе 1882 года «De lycksaligas» («Остров блаженных») шведский драматург Август Стриндберг пишет о зависимости между способом производства и экономическими институтами. В этом романе группа шведских каторжников XVIII века, среди которых два юных студента, оскорбивших короля, попадают в серию кораблекрушений по пути в отдаленную колонию, куда им не суждено доплыть. Под руководством студентов каторжники, теперь не подчиняющиеся властям, основывают собственное общество и обсуждают необходимость создания или упразднения институтов в их стране. Находясь на тропическом острове, они решают отказаться почти ото всех известных институтов. Кому нужно наследственное право, если можно расхаживать голышом и питаться плодами земли? Когда после второго кораблекрушения они оказываются на острове с более суровым климатом, то обнаруживают, что их новый образ жизни требует введения тех институтов, которые они уже успели упразднить за ненадобностью. Стриндберг подтверждает идею Бэкона: способ производства определяет институты, а не наоборот; нет смысла менять местами причину и следствие.

Утратив понимание процесса развития, которое приходит исключительно с пониманием роли производства, а не только обмена и торговли, неоклассические экономисты утратили и понимание связи между производством и институтами. Они забыли, что на протяжении многих веков общественные философы твердили, что развитие институтов зависит от видов деятельности, принятых в обществе ^[188]. Эта потеря нанесла значительный ущерб многим современным развивающимся странам. Я утверждаю, что проблема стран-неудачниц и причины их институциональных провалов не могут плодотворно обсуждаться в отрыве от экономической деятельности, которой занимаются эти страны.

4. «Приведите в порядок управление»

Во время триумфального начала 1990-х годов снижение роли государства было неотъемлемым условием Вашингтонского консенсуса. Слова государство и правительство стали почти ругательными. Однако чем больше проходило времени, тем больше государство и правительство возвращались в свою прежнюю роль под маской управления. Всемирный банк определяет управление как применение политической власти и использование институциональных ресурсов для решения проблем и задач общества; примерно этим же раньше занимались государство и правительство.

На мировом уровне управление часто приводит страны к банкротству. По данным газеты «Financial Times», Всемирный банк отслеживает 48 стран, которые в любой момент могут стать банкротами. Даже поверхностный анализ экономического строя этих стран покажет нам, что есть прямая связь между типом производственной структуры страны и ее предрасположенностью к банкротству. Страны-банкроты отличают общие экономические факторы, которых нет, к примеру, в Германии, Канаде или Норвегии. Для того чтобы предотвратить банкротство страны, необходимо проанализировать, как можно приблизить производственную структуру этой страны к структуре стран, которые работают без перебоев и где царит демократия. Любая политика, построенная в обход этого анализа, облегчит симптомы, а не причины проблемы.

Для предрасположенных к банкротству стран характерны среди прочих следующие черты: малое количество отраслей с возрастающей отдачей или их полное отсутствие, недостаточное разделение труда, отсутствие среднего класса горожан, а с ним политической стабильности, отсутствие экономически независимого класса ремесленников, экспорт сырьевых товаров; сравнительное преимущество в поставке на мировой рынок дешевой рабочей силы, малый спрос на квалифицированный труд в сочетании с низким уровнем образования, утечка мозгов. В таких странах часто возникает особый вид регионализма, который в Латинской Америке называется словом caudillismo, а в Сомали и Афганистане — правлением полевых командиров. Экономические структуры, которые объединяют успешное национальное государство, в таких странах развиты слабо или отсутствуют.

Первые богатые государства, в которых появилось некое подобие республиканской власти, часто либо располагались на островах, как Венеция, либо были приморскими державами с дефицитом земли, как Генуя или Голландская республика. Из-за недостатка пахотной земли феодальный строй был в них невозможен, зато развивалась экономическая деятельность, в частности, с возрастающей отдачей. Случай Флоренции, где был традиционно силен класс богатых землевладельцев, особенно интересен. Во Флоренции corporazioni (гильдии) и горожане боролись за власть между собой, однако вместе они очень рано (в XII–XIII веках) вытеснили из политики семьи богатых землевладельцев, которые потом веками тревожили Флоренцию, образуя союзы с другими городами.

Мы уже обращали внимание на связь между экономикой и политическим строем. В ранних демократических государствах классы ремесленников и промышленников получили большую политическую власть, чем знатные землевладельцы. Еще Джованни Ботеро (ок. 1544–1617) и немецкая школа Staatsraison (нем. «интересы государства») замечали явную связь между экономическим строем государств и их жизнеспособностью и управляемостью. Книги Ботеро «Ragion di Stato» («Интересы государства») и «Sulle grandezze delle Cittá» («О причинах богатства городов») — части одной работы ^[189], посвященной государствам, городам и их экономическому строю. Эта традиция была в XVIII веке продолжена социальными философами, в частности Монтескье.