Карл Великий - Анна Ветлугина Страница 71

Они провели там весь день. Начиная с обеда короля начали разыскивать какие-то незнакомцы, оказавшиеся посланниками патриарха Иерусалимского. Более неожиданных гостей трудно себе было и представить. А уж повод, по которому они появились в Риме, и вовсе не поддавался разумению. Они привезли нашему королю в подарок из Иерусалима ценнейшую реликвию — ключи о Гроба Господня.

Я много раз спрашивал себя потом, мог ли Карл знать наперёд об этом подарке, мгновенно вознёсшим его духовный авторитет на небывалую высоту? И каждый раз отвечал отрицательно. Отношения Его Величества с Иерусалимом представляли собой милосердие в чистом виде. Я специально спрашивал у Эйнхарда, который знал о всех дипломатических миссиях последних лет. Карл очень сострадал живущим в нищете христианам в Сирии, Египте, Африке, Иерусалиме и Карфагене, и помогал им денежными пожертвованиями. Он старательно поддерживал дружеские связи с правителями по ту сторону моря, чтобы даровать облегчение своим единоверцам. В Иерусалиме он даже мечтал построить больницу.

Конечно, всё это не предполагало ответных даров, тем более от патриарха. Король и не ожидал ничего конкретного, когда тянул с судом. Просто запутанная ситуация вновь разрешилась чудесным образом, как это уже не раз бывало на моей памяти.

Итак, 23 декабря, в канун Сочельника Рождества Христова, в соборе Святого Петра состоялось собрание, оно же суд. Присутствовало множество знатных персон, как римлян, так и франков. Эйнхард показал мне злоумышленников Пасхалия и Кампулия, которые с важным видом уселись в первый ряд скамей. К ним подошёл монах и тихо поговорил, после чего они пересели на третий ряд, кидая по сторонам возмущённые взгляды. Между тем монахи расставили перед рядами скамей по кругу кресла, на которые расселись священники. Последними заняли места в этом кругу Карл и папа Лев.

Наступила гробовая тишина. Один из священников, встав, возгласил:

— Братья, мы собрались под этими священными сводами, дабы обсудить важнейшее и труднее дело — предъявление обвинений святейшему отцу. Ради этого правового случая, исключительно милосердный и исключительно величественный господин король Карл прибыл в наш город. Посему приглашаю тех, кто желает, высказаться о преступлениях, якобы содеянных святейшим отцом.

Кто-то из врагов папы — то ли Пасхалий, то ли Кампулий (я не запомнил их лица) поднялся со своего места и раскрыл было рот, но священник ещё не закончил говорить:

— Перед началом нашего собрания выразим особое почтение господину королю Карлу, который вчера за свою верность Христовым заповедям удостоился чести стать обладателем священнейшей Иерусалимской реликвии — ключей от Гроба Господня!

Присутствующие разразились аплодисментами, а злопыхатель в растерянности уселся обратно.

— Итак, — сказал священник, когда хлопанье стихло, — прошу говорить тех, кому есть, что сказать.

Закончив, он уселся в круг. Пасхалий и Кампулий шептались, но выступать не спешили. Не решались говорить и священники. Наконец встал какой-то епископ:

— Я думаю, мы не можем взять на себя смелость судить Святейший престол, так как это сущность божественная...

— Пускай сам папа скажет! — крикнул кто-то из зала.

— Точно! — откликнулся ещё кто-то. — Поймём хоть, может ли он вообще разговаривать?

— Ему же вырвали язык! — перебил римлянин в богатом платье. — Калека вообще не может быть папой!

— Вот-вот!

Ропот в зале нарастал. Пасхалий (или Кампулий?) опять поднялся с места, но в этот момент Карл вложил в руки папе Евангелие со словами:

— Святейший отец! Призываю вас осуществить очищение тотчас же, но не на основе приговора, а только своей свободной волей.

Папа с Евангелием в руках поднялся на амвон. Лицо его выглядело смертельно бледным.

— Неужели язык у него отрос? — шепнул кто-то рядом со мной.

Понтифик положил Евангелие на амвон и, держа на нём правую руку, начал говорить:

— Общеизвестно, дорогие братья, что злые люди восстали против меня и возжелали меня изувечить; они нагромоздили против меня тяжёлые обвинения. Для выяснения обстоятельств происшедшего в этот город прибыл милостивейший и сиятельнейший король Карл. Сейчас я по собственной доброй воле в вашем присутствии клянусь перед Богом, которому известно, что у меня на совести, а также перед святым князем апостолов Петром, в чьём храме мы находимся, что не запятнан никакими предъявленными мне преступлениями. На то Бог — мой свидетель, перед судом которого мы предстанем и перед лицом которого мы стоим. Я действую так по доброй воле, дабы покончить с любым подозрением. И совсем не потому, что так сказано в церковных законах, или потому, что тем самым я хочу создать прецедент или установить правило поведения для моих преемников или наших братьев и епископов.

Когда он закончил — повисла тишина. Все оглядывались друг на друга, не зная, как реагировать. Кто-то робко захлопал, и весь зал взорвался аплодисментами. Карл тоже аплодировал. Затем он поднялся во весь свой огромный рост, и всё стихло. Король произнёс:

— Наш папа остался невредимым телесно, и Бог его духовно сохранил. Вознесём же хвалу Всевышнему!

Он запел «Те deum Laudamus» («Тебя, Господи, хвалим!»), весь зал подхватил мелодию хорала. Пасхалий и Кампулий, вскочив, начали пробираться к выходу. За ними ещё несколько человек. Но скрыться им не удалось. Воины из свиты Карла преградили им дорогу и вернули на свои места.

Суд над папой плавно перетёк в суд над заговорщиками. Римляне спорили о наказании. Одни склонялись к немедленной казни через отсечение головы, другие предлагали сделать с негодяями то, что они хотели сделать с папой — то есть — ослепить и вырвать язык. Карл молча слушал споры, потом поднял руку, враз установив тишину:

— Бог проявил милосердия к нам, защитив папу. Разве можем мы быть жестокосердными?

Помолчав немого, он продолжил:

— Все виновники должны отправиться в монастырь, чтобы в течение всей жизни усердной молитвой искупить содеянное.

И в третий раз зал взорвался аплодисментами.

Слава Богу, — сказал какой-то пожилой римлянин, сидящий рядом со мной, — теперь можно спокойно праздновать Рождество.